Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Такая «охота» освящалась весьма живописным, красочным мифом. На своих главных праздниках прибрежные даяки вызывали высокий дух своего бога войны Сингаланга Буронга. Это происходило потому, что их племенной герой по имени Клинг, согласно легенде, однажды устроил большой праздник и попросил Сингаланга поприсутствовать на нем лично. За богом послали мотылька и ласточку. Те в одно мгновение долетели до облаков, за которыми проживало божество. В конце концов Сингаланг появился в деревне при полном параде, с заклинаниями для победы, притороченными к его талии. Но он твердо заявил, что до начала торжества должен вызвать из джунглей своих дочерей и зятьев. Одна из них, жена птицы Катупонг, вначале ответила резким отказом, утверждая, что никуда не поедет, а останется дома, если только ей не преподнесут особенно драгоценное украшение. Так вот, этим украшением, которое далось даякам потом и кровью, оказалось не что иное, как человеческая голова либо в виде разложившейся плоти, либо черного, обуглившегося черепа. Легенда подчеркивает роль даякских женщин как первых инициаторов «походов за черепами». Именно они больше всех сопротивлялись запрету на такой обряд.
Из этого мифа о божественной «охотнице» возникло представление о голове-трофее как идеальном предмете, воздающем честь даме. Теперь нельзя было завоевать сердца никакой женщины с помощью любого другого дара. Таким образом, у воина должен быть в наличности хотя бы один-единственный череп еще до того, как он задумывал жениться.
Часто будущий жених отправлялся со своими пятьюдесятью или ста соплеменниками в поход вглубь страны и в пути нападал на первого встречного, чтобы завладеть драгоценным приданым для невесты. Один туземец так это объяснял радже Джеймсу Бруку: «Ни один знатный юноша не посмел бы начать ухаживать за даякской девушкой, пока не бросит к ее ногам сетку с черепами». В некоторых районах Борнео существовал такой обычай. Молодая девушка просила своего возлюбленного срезать ей в джунглях толстую бамбуковую палку. Когда он приносил ей желаемое, она, аккуратно разложив на полу «подарок любви», разбивала палкой черепа на куски. После этого они собирали черепки и выбрасывали их в реку. Одновременно с этим она бросалась в объятия возлюбленного – так начинался «медовый месяц». Но обычно черепа хранили, обращаясь с ними весьма осторожно, так как из-за чрезвычайно жаркого климата они требовали к себе постоянного внимания.
Отлично иллюстрирует проблемы, возникающие из-за безжалостных требований даякских девушек в 80-е годы прошлого столетия, когда черепа становились общепризнанной роскошью, печальная история о восемнадцатилетнем юноше по имени Ашанг. Он влюбился в девушку младше себя, но она дала ему от ворот поворот по той причине, что он никогда не срубил у врага голову и не сварил ее. Ничего не поделаешь, вызов брошен! Ашанг вместе с товарищем решили заночевать в доме одного китайского торговца. Они вздумали ночью отрезать ему голову, а после того, как она будет надлежащим образом сварена, – пойди догадайся, что она не принадлежала воину из враждебного племени! Однако их заговор с треском провалился. Всю деревню всполошили дикие вопли предполагаемой жертвы. Прибежавшие в дом человек пятьдесят соседей спасли китайца от верной смерти, только на лице у него с одной стороны зияла глубокая резаная рана. Ашангу удалось, однако, довольно легко отделаться. Его заковали в кандалы на месяц, но потом отпустили.
Кроме предназначения в качестве приданого для невесты отсеченные головы служили многим целям. Они, по мнению туземцев, играли определенную роль в поддержании стабильности космоса, требовались для любого мало-мальски важного события, особенно это касалось членов семьи вождя племени. Когда умирал раджа, то для его погребения тоже требовались черепа, чтобы служить ему в загробной жизни. Если у вождя рождался сын, то нужны были «свежие» головы до того, как дать имя младенцу. Головы служили верной гарантией, что женщина не будет бесплодной.
Очищение от греха и врачевание болезни были взаимосвязанными явлениями, так как любое заболевание считалось карой за злонамеренный проступок. Вот что рассказывают о знаменитом «охотнике за черепами» Рохане, который завладел множеством черепов. Он был богатым, влиятельным и всеми уважаемым человеком. Вдруг он внезапно заболел, и нестерпимые головные боли, казалось, вот-вот сведут его с ума. Так как в таком состоянии он не мог отправиться на «охоту», то его тесть придумал менее рыцарский способ завладеть еще одним «трофеем», чтобы его зять наконец выздоровел. Он приказал своей девушке-рабыне пойти к реке и принести воды. Вручив Рохану меч, он выпустил его из дома через черный ход. Рохан прополз на животе весь путь до берега и там одним взмахом снес голову с плеч ничего не подозревающей девушки. Тесть, хорошенько смочив связку листьев в ее крови, принялся втирать ее в тело Рохана, приговаривая: «Я отмываю твою болезнь, я отмываю совершенное тобой зло». Такое радикальное медицинское средство, однако, не помогло, и в результате пациент умер.
Даяки никак не могли избавиться от навязчивой идеи, что отделенные от тела головы продолжают жить как люди. Среди прибрежных даяков существовал такой обычай. После того как в ходе тщательно разработанной торжественной церемонии голову приносили на берег моря и заворачивали в пальмовые листья, она становилась в течение нескольких месяцев предметом глубокого поклонения и льстивых речей. В рот черепу засовывали лакомые куски со стола, а в конце трапезы между зубами втыкали сигару. Такие черепа часто считались приемными сыновьями племени.
После того как «охота за черепами» была поставлена вне закона, менее замысловатые формы ритуальных убийств просуществовали до XX столетия. Известный немецкий антрополог Г. Шерер в 40-е годы писал в своих трудах, что туземцы используют в настоящее время для жертвоприношений рабов, хотя голландцы официально отменили рабство еще в 1894 году. Он считает, что со времен массовой «охоты за черепами» жертвоприношения рабов преследовали те же цели, они стали временной заменой черепов, когда их запасы постепенно все больше уменьшались. Шерер, вероятно, прав, утверждая, что обе формы жертвоприношений являются вариантами даякского ритуала. Черепа рабов отличались от черепов пленных врагов своим более низким статусом, их не только не считали «приемными детьми», но к ним относились всегда как к чужакам. Шерер подчеркивает, что рабов добывали, как правило, среди враждебного племени. Раб был напрочь лишен святости как человеческое существо, так как не имел никакой связи с духом предков той или иной группы туземцев. Его смерть ни в чем не меняла его положения, он по-прежнему оставался рабом для того мертвого человека, в жертву которому был принесен. Он, если употребить современное выражение, был «ничем среди хозяев».
«Даяки, правда, в куда меньшем количестве, обитали и в северной части острова, в Сараваке, – утверждает Шерер. – Самый желанный для них из всех деликатесов – человеческий язык, потом по очередности следуют мозги, мясо с бедер и ножных икр.
Туземцы этого племени затачивают зубы до невероятной остроты, что позволяет им отрывать куски жесткой, жилистой плоти. Но такой обычай существует не только у них».
Этому путешественнику даже удалось установить дружеские отношения с даяками и поговорить с ними – довольно рискованное дело при подобных обстоятельствах. Когда он спросил их, почему они занимаются людоедством, те ответили вопросом на вопрос: «Если не есть мясо вражеских павших воинов, то как стать такими же бесстрашными, как они?»
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
