Введение
Война в Южной Атлантике в 1982 г. вполне заслуживает права считаться самой странной в британской истории. В те времена многие бритты рассматривали ее как некую трагическую абсурдность. Пусть в большинстве своем люди и соглашались с необходимостью какого-то военного ответа на вторжение Аргентины, но считали его целесообразным лишь при условии полного провала британских политики и дипломатии. Однако отправлять контингент из 28 000 чел. драться за крохотный осколок империи, отдаленный на 8000 миль (15 000 км)[1] от дома… Нет, такое решение представлялось крайне сомнительным. Даже и победив, правительство почувствовало необходимость подвергнуть разбору и проверке собственные действия, предпринятые накануне открытого военного столкновения, для чего прибегло к помощи следственной комиссии лорда Фрэнкса. Но ее частичная апология и курс на старательное оправдание участвовавших в событиях политиков делают полученные выводы неубедительными.
Сама война в блеске явного успеха на поле брани, затененного некоторыми неудачами, потонула в море истории. Британцы выиграли — выиграли по всему и вопреки всему. Противостояние убедительно показало качество британского оружия и эффективность системы командования и управления войсками в боевых условиях, каковые выводы подтверждены достижениями в ходе более поздних боевых действий в Персидском заливе и в Боснии. Безрассудная авантюра с Гуз-Грином и скверное руководство 5-й пехотной бригадой, как и несовершенство тактики и вооружения военно-морских сил, не смогли затмить собою блеска общего очевидного успеха. Отправка войск по морю на другой конец земного шара с целью овладения хорошо укрепленными островами сама по себе представляла крупную игру, а, следовательно, итог ее вполне достоин звания видного триумфа. Те, кто рискует жизнью в предприятиях правительства, не должны оставаться забытыми, в особенности если добиваются победы.
По последствиям операция походила на этакую зебру. Нежелание Аргентины примириться с поражением вынудило правительство тори, политические позиции которого на фоне военного успеха заметно улучшились, потратить примерно £2 миллиарда на укрепление островов, построить разорительно дорогостоящую авиабазу и содержать гарнизон. Предпринятые меры подтверждают стратегическую значимость Фолклендских островов, каковой фактор так упорно отрицало то же самое британское правительство в процессе ведения переговоров с аргентинцами до войны. Столкновение из-за Фолклендов наложило отпечаток на всю последующую политику закупок военного имущества.
Результат войны для противника можно назвать вполне милосердным. Окопавшаяся в Буэнос-Айресе хунта во главе с генералом Галтьери и его приспешниками рухнула, позволяя подготовить почву для взращивания неуверенной демократии в период правления президента Карлоса Менема. В общем, как нередко обстоит дело с войнами, в итоге побежденный выиграл от конфликта не меньше, чем победитель. Поражение в противостоянии за Фолклендские острова стало, вероятно, наиболее положительным фактором в истории Аргентины на протяжении доброй половины столетия. Однако неудача никак не снизила стремления страны к возвращению таких близких, но недоступных территорий, служащих притягательной мишенью для разного рода авантюристов.
Рассказ о войне, написанный сразу же после ее окончания, оказался верен во всех важных моментах и со времени его публикации по-прежнему остается актуальным. Лишь немногие военные или политические откровения, ставшие достоянием общественности после 1982 г., смогли бросить тень на наши заключения, тогда как иные прежде затуманенные подробности окончательно прояснились и вышли на свет. Теперь мы лучше представляем себе планы и стратегию Аргентины до и в ходе войны. Какое-то количество материала поступило из воспоминаний военных и политиков (пусть и куда меньше от последних) и в результате журналистских расследований. По нашему убеждению, военные мемуары не меняют общего спектра, то есть не обесценивают нашу историю в ее первозданном виде, когда та была рассказана в 1983 г. Хотя раздражение иных авторов в отношении товарищей по оружию и соперничающих формирований, несомненно, оживляет общую картину сегодня.
Некоторые комментаторы критиковали введенную и действовавшую на протяжении войны цензуру Министерства обороны. Солидный груз трудов, написанных на эту тему, главным образом отражает раздутое самомнение СМИ в отношении их собственного значения в войне. Мы же считаем обоснованным право — и даже обязанность — любого правительства скрывать информацию, могущую оказаться хоть сколько-то важной для неприятеля и поставить под удар возможный итог войны. Таковое право распространяется и на намеренное введение в заблуждение. С другой стороны, касательно связи и коммуникаций, во время сражения за Фолкленды, как по большей части и в ходе войны в Персидском заливе, военные власти на суше фактически пользовались монополией в части распространения информации. Нечто подобное вряд ли повторится в эпоху мобильных телефонов.
Проводилось немало расследований в отношении ошибок и просчетов, допущенных в процессе противостояния. Выводы занимавшихся анализом и подсчетом лиц страдали от их ретроспективного взгляда с позиции факта полной победы британских войск и от завышенных ожиданий — от представлений о том, как должны действовать военные формирования в боевых условиях. Войны редко развиваются в точном соответствии с планами. В случае проигрыша едва ли не все решения считаются ошибочными. Когда же достигнут успех, любые излишества, допущенные победителем, объявляются варварством. Всячески склоняемые обстоятельства потерь в битве за Гуз-Грин, в том числе и гибель командира 2-го батальона Парашютного полка подполковника Джоунза, на самом-то деле так выпячены в первую очередь из-за критики в отношении беспринципной «войны политиков». Залогом успешности атак вражеской авиации против судов «Сэр Галахад» и «Сэр Тристрам» отчасти послужила нерасторопность офицеров среднего командного звена. Однако сражения слишком уж многим отличаются от катастроф поездов в мирное время. Для войны характерны недоразумения, неожиданности и излишние предосторожности, вызванные несообразной реакцией на те или иные события и действия. Обе стороны совершали грубые ошибки, демонстрируя непонимание ситуации, в которой, правда, зачастую оказывались не по собственному выбору. Лишь у немногих журналистов наличествует личный военный опыт, а потому никуда не деться от напасти в виде соблазна приспосабливать к войне мерила доморощенной публицистики мирного времени.
Одним из примеров нелепых недоразумений при взгляде в ретроспективе являются противоречия, связанные с потерями от «дружественного огня». Подобные вещи неизбежное зло любых боевых операций. Урон у британцев, причиненный стрельбой по своим во время Фолклендской войны, следует оценивать как крайне незначительный по сравнению с потерями от бомбардировок и артиллерийских обстрелов в ходе Второй мировой и даже — войны в Персидском заливе. Министерство обороны подвергалось критике за сокрытие от родственников обстоятельств гибели военнослужащих, лишившихся жизни в таких инцидентах. В прежних войнах считалось гуманным не сообщать подобной информации близким, дабы те считали дорогих им людей отдавшими жизни в бою с врагом. Подобный подход ни в коем случае не связан со стремлением замаскировать ошибки и просчеты командования, а продиктован желанием смягчить боль утраты. Возможно, подобная политика более не выглядит приемлемой в глазах общества, однако ее никак нельзя назвать аморальной.
