— Если не я, то кто, по-твоему?
— А Поль?
— Да, Поль? — рассеянно спросил Пьер.
Он снова взялся за киянку и резец и стал местами подправлять недоделанную статую Набонида.
— Поль?! — опешил Лё Бе-уй. — После такого скандала?
— Да не было никакого скандала.
— Неужели?
— Нет ничего скандального в том, что все мужское население города проэрекционировало.
— Ах вот как? Значит, ты это скандалом не считаешь?
— Нет, — ответила Эвелина. — Знаменитой женщине всегда импонирует, когда весь город, пусть даже провинциальный, из-за нее эрекционирует.
— Ты спятила, доча. Так способны думать только твои шлюховатистые невестки. Это они вбили тебе в голову подобные мысли. Не знаю, каким образом и зачем.
— Заговор? — с явным безразличием подсказал Пьер, продолжая работать.
Он воодушевился. Теперь он действовал быстро и точно. Из-под резца летела мраморная крошка. Халат пропитался творческим потом. Лё Бе-уй уже не обращал на него внимания и продолжал выговаривать своей дочери:
— Их мысли ничего не стоят. Вот тебе доказательство: у всех этих людей, что сейчас ради развлечения мутят воду, скоро не останется ни средств, ни другого выхода, как бежать к чужеземцам.
Пьер послушал, пожал плечами и снова принялся за работу. Эвелина пнула фазера по коленке, чтобы подчеркнуть важность вопроса:
— И что же ты намерен делать?
— Я хочу воцарить нравственность из-под палки.
— Какой именно палки? — поинтересовалась Эвелина.
Лё Бестолкуй выдрал у себя из головы клок волос. Они были мокрыми.
— Штоб я сдох! — взвыл он. — Эвелина! Ты же просто сенсуально[150]озабочена!
И тогда все задумались о предложении, которое им сделал Жан. При этом присутствовали: разумеется, сам Жан Набонид, патамуштаон токоштовыступал, его систер в шортах по имени Элен, его брат Поль со своей звездной супругою Алисой Фэй, городской страж Штобсдел, спираторы в неопределенном количестве, а также патентованные ворчуны Спиракуль и Квостоган, коих подобрали по дороге.
Все это скопище извилин принялось урчать, юлить, егозить, скрипеть и пыжиться. Короче говоря, зеркально, трехмерно и все начисто отражающий мозговой желатин реагировал. Волны, ох, и до чего же короткие, ультразвуки, невидимые лучи пронзали серое вещество, ибо необычное, ах, и до чего же необычное, предложение им только что сделал Жан Набонид, младший сын покойного мэра.
А предложил он следующее: он будет говорить, но с высоты.
Предложения такого рода наводили на размышления.
Они чесали черепа, соскабливая с поверхности кожи сероватый гумус, фактуру которого мечтательно рассматривали под оральными ногтями.
— Не понимаю, чем мы рискуем, — выдал наконец Роскийи.
— Может, и ничем, — ответил Мачут. — Но сейчас мы знаем, что имеем, а вот что будет потом…
— Мы уже по горло сыты этим дождем, — воскликнул Мазьё.
— Ввязываться в будущее — дело довольно серьезное, — изрек Зострил.
— Предположим, произойдут изменения, — продолжил Мачут. — Но нет никакой гарантии, что в лучшую сторону.
— Еще бы! — подтвердил Сенперт.
— Но этот дождь, — сказал Мазьё, — как надоел этот дождь.
— Верно, — согласился Сенперт. — Мы на него насмотрелись.
— И потом, — сказал Роскийи, — не очень понятно, что может быть хуже.
— Как что? — возразил Мачут. — Ну, например, снег.
— С не что? — спросил Мазьё.
— Снег! — крикнул ему в лицо Мачут. — Есть же он в рассказах путешественников, этот снег. И в кинематографических видениях, иногда.
— А что это такое? — спросил Мазьё.
— Затвердевшая белая вода в виде хлопьев! — заорал Мачут.
— Не может быть! — опешил Мазьё.
Мачут кивнул в сторону Элен и Жана.
— Вот они знают. Они путешествовали.
После чего указал на Алису.
— И чужеземка должна знать. Особенно если она из Святолесья.
Спиракуль счел нужным вмешаться:
— Разумеется, он знает, этот юный гспадин. Возможно, именно поэтому он и предлагает свой план. Он любит снег. Так же как его брат любит дождь. Вы его послушайте, и очень скоро окажетесь по уши в вате. Но в мерзлой вате.
— Отлично сказано! — крикнул Мачут. — Вот именно. В меру злой вате. В меру злой вате. В меру злой вате.
— Но ведь это еще не доказано, — возразил Роскийи.
— Ваша история про злую вату — чистое безумие, — сказал Мазьё. — Этого не может быть. Зато хорошая погода… ну как о ней не вспомнить? Осмелюсь Даже сказать: ну как о ней позабыть? Как бы мне хотелось, чтобы она вернулась, хорошая погода на каждый день…
Мачут обратился к Алисе:
— Скажите нам честно, сударыня, он действительно снуществует, этот снег? Да или нет?
— Конечно, — ответила Алиса. — Есть еще и град.
— Что? — спросил Мазьё.
— Град.
— Не знаю такого, — честно сознался Мачут.
— Это затвердевшая вода, — принялась объяснять звезда. — В виде очень жестких горошинок. Как крохотные камушки.
— Ну вот, что я говорил, — воскликнул Мачут.
— Не может быть! — прошептал пораженный Мазьё. — Фантастика.
Слово взял Зострил:
— Если мы будем испытывать на себе все пертурбации окружающей среды, то никогда из них не вылезем. Из-за акватических идей нашего предыдущего капитула, мы терпим постоянный дождь. Ладно. И не надо ничего менять. Мы уже начинаем привыкать. Я даже нахожу, что у воды есть и свои приятные стороны, ну и потом, плавание как зрелище представляет некий шарм.
Он блаженно заулыбался. Остальные покраснели.
— Кроме того, мне нравится зелень, — добавил он.
— Фу, — скривился Поль.
— Эй! — заметил Спиракуль. — Вы обещали не вмешиваться в дискуссию.
Все замолчали.
Слово взял Квостоган:
— Быть может, его предложение лишено всякого смысла.
— Лучше и не скажешь, — отозвался Жан.
— Они уже переговариваются вовсю! — воскликнул Спиракуль.
Все снова замолчали.
— Возможно, у него ничего не выйдет, — сказал Мачут. — Но риск все же есть.
— За одним братом сразу же другой, — заметил Спиракуль. — Нет. Теперь мы их знаем, этих Набонидов.
