— И вы перестали его ненавидеть?
Даниэль пожимает плечами:
— Не знаю. Я пытаюсь.
Мы идем вдоль реки до моста Хангэрфорд. Дальше — вверх по ступенькам, над головами людей, что наигрывают на трубе ритмичный мотив. Мост под нашими ногами похож на железные соты. Мимо проходит поезд, словно разрезанный на треугольники металлическими стойками. Белые провода тянутся над нашими головами и сходятся в небе.
— Представьте, что здесь построили дом, — говорю я.
— На мосту?
Я останавливаюсь.
— Да. Прямо здесь, посреди моста. Представьте, каково просыпаться здесь каждое утро. — Я опираюсь на металлические перила и смотрю вниз по течению, в сторону Вестминстера. — Почему вы? Я имею в виду, как вы?.. — Я осекаюсь.
— Кое-что произошло. А потом я принял несколько неверных решений, вот и все, — отвечает Даниэль.
Он становится рядом. Я вспоминаю о картонке с дырочками-звездами, лежащей в моем кармане.
— А потом оказалось, что эта жизнь мне подходит, — продолжает он. — Не всегда, конечно, но лучше уж сидеть у канала и наблюдать за закатом, чем торчать в одной из тех паршивых дыр, где мне приходилось жить.
— Наверно, мы с вами похожи, — говорю я и чувствую, что он напрягся так, будто испугался. — В смысле, я ведь могу купить квартиру, правда? Мы продаем дом отца, так что я могла бы себе это позволить, но… Кажется, я привыкла к странствиям и теперь не могу уже остановиться. Возможно, в этом мы с вами похожи.
Он молчит.
— Вы, наверно, считаете меня избалованным ребенком.
— Нет, я рад за тебя. Иметь свой угол — это хорошо.
— Как то место в парке? Это же тоже что-то вроде дома?
Даниэль качает головой:
— Для тебя квартира в Лондоне — это хорошо.
— Вчера, в гостях у сестры, я собиралась заказать билет на самолет, — говорю я. — В Дели.
— Ты могла бы задержаться на время.
Смотрю, как река течет под мостом. Я устала. Все тело ноет. И мне надо в душ.
— Пойдем дальше? — спрашиваю я.
Из дневного света мы погрузились во флуоресцентное мерцание. Стены тоннеля выложены грязной кремовой плиткой, лампы окружены старой металлической сеткой. Даниэль бредет впереди меня, опустив голову. Смотрю на его обтрепанные брюки, чуть выше колена на левой штанине — порез, похоже, от удара ножом. Мы выходим на открытую площадку, похожую на террасу с видом на парк и реку за ним. И тут я мельком замечаю искусственный оранжевый листок — вещицу вроде тех, что покупают в магазине рукоделия, чтобы потом наклеить на открытку. Он сломан, края истрепались, будто рваный шелк. Даниэль идет дальше, к тихому рынку возле самой дороги. Я стою и смотрю ему вслед. Он останавливается, оборачивается, и даже с такого расстояния мне видно вспышку паники на его лице.
Я подхожу к нему, протягивая листок.
— Вот, — говорю я, — это вам.
Листок ничего не весит, будто не существует на самом деле.
— Я знаю, что оттенок не совсем тот. Но мне он показался красивым, и поэтому… — Даниэль смотрит на меня, и я заставляю себя не отводить взгляд. Мимо проходит парочка: девушка оглядывается на нас. — И поэтому я решила подарить его вам.
Улыбка вспыхивает в его глазах раньше, чем появляется на губах. Он кладет листок на одну ладонь и накрывает другой.
— Алиса, — говорит Даниэль тихим голосом, — я не хотел говорить тебе это…
— Тогда не надо.
Он хмурится.
Вспоминаю, как отец сидел на кровати, опершись о подушки, держа сигарету в дрожащих пальцах. Надо было забыть обо всем. Просто сказать, что я его люблю, и выбросить из головы все эти тайны.
— Иногда лучше оставить все так, как есть, правда? — Я пристально смотрю на Даниэля.
Даниэль молчит несколько секунд, потом улыбается, кивает и отворачивается.
Я следую за ним по улице Стрэнд. Мы выходим на Трафальгарскую площадь, огибаем основание колонны Нельсона и садимся передохнуть возле одного из фонтанов: женщина с безмятежным лицом держится за дельфина; кучки двухпенсовых монет лежат на синей плитке, искажаясь в воде. Туристы снуют по площади. Справа от нас высятся колонны Национальной галереи.
— Мама часто водила нас в Национальную галерею, — говорю я, — только я этого не помню…
Я погружаю пальцы в воду.
— Кажется, я не помню много хорошего о своей семье.
Даниэль расположился на бортике фонтана, сложив руки на коленях.
— Вы там с ней познакомились? — спрашиваю я.
— Что?
— Вы ведь говорили, что познакомились с мамой в галерее?
Он смотрит на Чаринг-Кросс-роуд. Я замечаю синий отблеск в его глазах и снова вижу его молодым. Красивый, стройный, слегка неуклюжий парень с доброй улыбкой. Интересно, он был женат? Интересно, как мама поступила с ним?
— У меня была ее фотография, — говорю я. — Лежала в рюкзаке. Но он потерялся, когда я летела обратно.
— И его так и не нашли?
Я вынимаю руку из воды, забрызгивая все вокруг:
— Я не спрашивала. Наверно, это глупо, но я просто не смогла. Может, потому, что отец… — Я слегка улыбаюсь. — Надеюсь, фото в итоге окажется в каком-нибудь местечке поинтереснее пыльного склада в Хитроу. Где-нибудь, где есть хорошие пляжи… может, на Ямайке, Суматре или Маврикии.
— Ты очень похожа на нее.
Даниэль так сильно сжимает руки, что кожа на них белеет.
— Однажды я влюбился, — говорит он, потирая подбородок. — Но ничего не вышло.
Он опускает взгляд.
— Так иногда бывает, — отзываюсь я.
— Я так и не смог расстаться с этим чувством.
В его голосе звучит сомнение. Будто он сам в этом уже не уверен.
— Тогда я начал ходить, — говорит Даниэль. — Я ходил часами, днями напролет, пытаясь все забыть. А потом я научился видеть, научился подмечать разные вещи.
Он немного подвигается ко мне. Я чувствую запах его кожи, запах пота в складках одежды.
— А потом я научился замирать на месте. — Он смотрит на меня так, будто сказал что-то значительное. — Вот что самое главное — замирать на месте.
Я смотрю, как туристы снова и снова делают одинаковые снимки. Мне приходит в голову, что на некоторых фото будет видно и нас с Даниэлем — как мы стоим и разговариваем у фонтана. Эти люди перебросят свои фотографии на компьютеры во Франции, Америке, Новой Зеландии, и там будем мы — застывшие, незаметные, но все же существующие в этом мире.
— Если замереть на месте надолго, то оно раскроется перед тобой. Пусть далеко не сразу, но рано или поздно ты нащупаешь основу, и вот тогда почувствуешь себя как дома, — говорит Даниэль.
