Спустя минуту из него выбежал Шемякин, за ним Аня с Соней и Плетнев, позади показалось круглое лицо спешившей Серафимы Семеновны.
Леня вышла из экипажа и нерешительно направилась им навстречу.
— Леонида Николаевна? Какими судьбами? Как мы рады! — восклицали все, окружив ее. Серафима Семеновна и Аня с Соней расцеловались с гостьей и повели ее в комнаты. — Значит, вздор говорили, что вы пропали? Вот обрадуется Дмитрий Назарович!
— Где он? Лучше ему? — осведомилась Леня.
— Да. А вы уж знаете все? Через неделю встанет! — ответили ей с двух сторон.
Радушно приветила ее и старая Степнина, и у Лени сразу стало тепло и хорошо на душе среди стольких доброжелательных и милых лиц.
— Ты ведь к нам совсем приехала, надеюсь? — с первых же слов заявила Степнина.
— Если позволите, на несколько дней, пока не встанет Дмитрий Назарович: я ухаживать за ним буду!
— А потом куда?
Леня слегка пожала плечами.
— Не знаю.
— То-то вот и есть! — ответила Степнина. — Прямо тебе к нам, как скончалась Людмила Марковна, и ехать надо было! У нас останешься! — решила она. — И замуж отсюда тебя отдадим!
Леня поцеловала руку старухи, та прижала к себе ее голову и ответила тем же в лоб и щеку.
— Теперь сказывай, что за приключения за такие с тобой были? Марья Михайловна нам тут бог весть что понаплела!
Все тесным кружком уселись в гостиной вокруг нового члена семьи и с жадным вниманием слушали ее рассказ.
Обращались в заключении с Леней хорошо; Маремьян при похищении ее не показывался и пришел в павильон после того, как ее туда принесли на руках двое дворовых; выпроводив их, он успокаивал ее и обещал помочь бежать; сделать это он собирался так, чтобы не быть в ответе перед «злодеем»-барином, и просил потерпеть и «поскучать» два-три дня, по прошествии которых обещал увезти ее тайком из города, куда она захочет.
Нечего и пояснять, что хитрый приказчик имел совсем другое в виду: ему нужно было, чтобы Леня не делала попыток бежать и спокойно дала бы себя увезти, куда им с Пентауровым было задумано.
При первых же словах Лени глаза Шемякина потемнели; он закинул ногу на ногу и стал покачивать ее.
— Что? — обратилась к нему во время рассказа Степнина. — И теперь у тебя в мозгу не укладывается, что за гусь твой Пентауров?
— Укладывается, бабушка, укладывается… — ответил он, все качая ногой.
— Вот вам и дворянское слово?! — сказала Серафима Семеновна, когда Леня кончила.
— Безобразие! — воскликнул Плетнев; лицо его покрылось от негодования красными пятнами.
— Я ты что молчишь? — спросила Степнина Шемякина.
— Слова излишни, бабушка… — проронил он тем же тоном.
Аня с Соней побежали подготовить Светицкого к встрече с Леней, и, когда они впустили ее в его комнату, ее встретил лихорадочный, еще недоверчивый взгляд; раненый сел и протянул к ней здоровую левую руку.
— Ты, Леня?! — произнес он, хватая сперва за плечо, потом за голову наклонившуюся девушку. Вся душа его влилась в поцелуй.
Аня тихо притворила дверь и вернулась с Соней в гостиную.
Глава XXXIV
Пентауров не спал всю ночь. Перспектива стреляться чуть не с полудюжиной забубенных голов и, наверное, безвременно лечь в скверную яму возле отца и бабушки до такой степени страшила его, что минутами он вскакивал с постели и собирался отдавать приказ закладывать лошадей, чтобы удрать в Питер. Но соображение, что враги найдут его и там, останавливало его.
— И кой черт подтолкнул ко мне эту Леньку? — думал он, яростно потирая свою лысину. — Все это анафема бабушка виновата — развела вокруг себя всякую дрянь, а тут стреляйся из-за нее потом! И Маремьян хорош! Покажу я ему, ироду, вольную! Нет того, чтобы предупредить было, что на Леньке гусар повесился; плюнул бы я! Ему бы только вольную подай, а для барина хоть трава не расти!
Как ни пытался Степан Владимирович найти какой-нибудь выход, кругом была вода, по его выражению. На рассвете его осенило: он вспомнил, что по соседству, совсем рядом, живет Шемякин, которого он знал когда-то мальчиком. Были слухи, что Шемякин, несмотря на свою молодость, пользуется общим уважением и человек дельный.
Утопающий хватается за соломинку, и Пентауров решил съездить к нему и попросить его участия и помощи, чтоб как-нибудь уговорить гусар отказаться от их вызова.
В десять часов утра четверня Пентаурова уже въезжала в ворота шемякинской усадьбы, но там Степана Владимировича ожидало разочарование: Шемякин с женой не возвращались со вчерашнего дня и ночевали в Рыбном.
Рыбное было рядом, и через пять минут Степан Владимирович вылезал из коляски у балкона Степниной.
Все, кроме Лени, находившейся в комнате у Светицкого, сидели на другом балконе в саду, когда лакей доложил, что приехал господин Пентауров.
— Это еще зачем? Не нужно его, не нужно! — сердито произнесла Степнина. — Так и скажи, что не хотим его видеть! — Она повысила голос.
Шемякин знаком руки остановил собиравшегося уже бежать лакея.
— Бабушка, разрешите мне его принять? — сказал он таким тоном, что Аня с беспокойством взглянула на мужа.
— Что ты хочешь делать? Зачем? — в один голос спросили она и Степнина.
— Хочу поговорить с господином дворянином Пентауровым… Проси в кабинет! — обратился он к лакею и последовал за ним в зал.
— Не узнаете, конечно? Давно не видались с вами!… — приятно улыбаясь, начал Пентауров, увидав входящего Шемякина.
Тот притворил за собой дверь и не заметил рук, протянутых к нему Пентауровым.
Степан Владимирович несколько осекся.
Шемякин указал ему на кресло.
— Чем могу служить? — холодно спросил он, опускаясь напротив него на другое и вскинув ногу на ногу.
— Я к вам, в сущности, по делу… — начал Пентауров. — Вернее, с большой просьбой. Помогите мне, как дворянин дворянину.
Шемякин молча наклонил голову.
— Я в ужаснейшем положении. У меня скончался отец, а потом бабушка — я их так любил; затем этот пожар дома — прямо кошмар какой- то! Здоровье все это мне расстроило до невозможности! Я совсем болен! И тут вдруг вчера еще новое: ко мне ворвался гусарский офицер — некто Светицкий, стал кричать и требовать от меня какую-то девку — а я ее и не видал и не знаю…
— И не видели и не знали? — переспросил Шемякин, начиная слегка покачивать ногою.
— Разумеется: ее отпустил на волю еще мой покойный отец! Офицер в ответ на мои слова, что ее нет у меня, выхватил саблю, чуть не искрошил меня. Что же мне оставалось делать? Я выстрелил и ранил его, но ведь это он ворвался ко мне, он хотел убить меня, а не я! Я не виноват! И вчера же ко мне приезжали двое других офицеров и вызвали меня на дуэль с целым эскадроном. Да, позвольте, за что?! Почему? Я этого не понимаю. Но ведь я же не могу стреляться со всяким, кому это вздумается? Я человек государственный, у меня важные дела в Петербурге, там меня ждут, и вдруг я тут…
