Каштановые волосы Клэр немного не доставали до плеч. Сзади они были подстрижены чуть короче, и получалось, что вперед падают два заостренных крыла.
— Просто блеск! Идеально! — восхитилась Корнелия.
— Нет, ты погляди, — сказала Клэр и сильно качнула головой из стороны в сторону. Когда она замерла, волосы снова легли сверкающим чудом.
— Обожаю, — заявила Корнелия. — Ну прямо как от «Видала Соссуна».
Клэр едва не спросила, что это значит, но не стала отвлекаться. Ей нужно было закончить дело, и если она не позаботится об этом сейчас, она боялась, что потом будет поздно.
Она протянула Корнелии конверт.
— Я едва не отправила его, не показав тебе, — сказала она мрачно. — Но потом не смогла. Мы должны принимать решения вместе.
Корнелия подняла брови, затем вытащила письмо и прочитала его.
— Ох, Клэр, — сказала она.
— У нас всего два дня осталось, — напомнила Клэр.
— И ты не готова уехать. — Корнелия вздохнула. Коснулась волос Клэр, заставив их качнуться.
— Многие задерживаются после каникул. Правда. И всего-то потому, что катаются на лыжах.
— Смотри, чтобы тебя Тоби и Кэм не услышали, — предупредила Корнелия с усталой улыбкой. — Катание на лыжах — их религия. Они думают, что если ты хороший мальчик, то когда умрешь, попадешь прямиком в Куршевель.
— А что это? — спросила Клэр.
— Да тупой лыжный курорт в Швейцарии.
— Мы что, поедем кататься на лыжах? — с надеждой спросила Клэр.
— Нет, думаю, что нет, — сказала Корнелия. — Если честно, то и мне еще совсем не хочется уезжать. Поэтому трудно пока решить насчет этого. — Она слегка потрясла конвертом.
— В смысле?
— В смысле я должна отложить то, что мне бы хотелось, и разобраться, что нужно сделать. Для тебя.
— Я не могу, — сказала Клэр дрожащим голосом. — Я пока еще не могу вернуться. Не могу, и все. Даже представить себе не могу.
— Клэр, письмо даст тебе всего неделю, — напомнила Корнелия.
— Знаю, — быстро ответила Клэр. — Я знаю, и я обещаю, что мы тогда вернемся. Я буду готова.
Корнелия посмотрела на конверт, потом опустила глаза. Клэр ждала.
— Если тебе этого так сильно хочется, солнышко, тогда ладно. Еще одну неделю.
Клэр обняла ее и поцеловала в щеку. «Ого, — подумала она, — очень скоро я стану выше Корнелии».
— Есть еще одно… — внезапно вспомнила Клэр. Она хотела быть с Корнелией предельно честной. Это было важно.
— Что еще?
— В тот день, когда мы стригли кусты, я проговорилась. Я сказала твоей маме, что моя мама заболела, и о том, что она уехала. Все рассказала.
— Ты надо мной смеешься. — Корнелия не рассердилась, она только удивилась.
— Ты не злишься?
— Ох, солнышко, нет. Это твоя тайна. Я только поверить не могу, что моя мама не обмолвилась об этом ни одним словом целых два дня. Я была готова поклясться, что она тут же призовет Национальную гвардию и заставит их искать твою маму. Надо же, как интересно. — Она была крайне озадачена. Потом сказала: — Ладно, я этой темы касаться не буду, разве что она сама заговорит.
— Значит, мы это пошлем? — спросила Клэр, касаясь письма одним пальцем.
— В конце улицы есть почтовый ящик. Давай пойдем туда сейчас же, — предложила Корнелия.
Они было зашагали, но Корнелия вдруг остановилась. Во время этой паузы, казалось, все замерло: вечер на цыпочках, молчаливые, внимающие деревья.
— Ты такая храбрая девочка, Клэр, ты это знаешь? Мне это в тебе очень нравится. — Она на секунду опустила глаза, глядя на руку Клэр, потом взяла ее и сжала. И снова посмотрела на Клэр с радостью и печалью. — Я люблю тебя, — сказала она. — Ты должна это знать.
В этот момент Клэр не чувствовала себя одинокой девочкой, которую жизнь, как щепку, бросает из стороны в сторону. Сейчас под темно-синим небом с редкими ранними звездами она чувствовала себя удачливой и счастливой. И была самой собой. И слова нашлись сразу, потому что они ждали, что их позовут.
— Я тоже тебя люблю, — сказала она. — Очень люблю.
Глава 27
Корнелия
Иногда дом стоит долгие годы, боясь, что у него снесет крышу, и вдруг неожиданно — порыв ветра, и крыша улетает, сначала превратившись в черную точку на горизонте, а затем исчезнув в голубой бездне неба, как будто ее никогда и не было. И что делают люди, живущие там, когда она исчезает? Наверное, в разных домах поступают по-разному, но когда дело коснулось дома Браунов, а порыв ветра явился в виде почтовой открытки величиной с мою ладонь, они сделали следующее.
— Черт побери, — простонал мой отец почти в слезах, вышагивая по кухне, а для него «черт побери» — предел бранных слов. — Черт побери! Это убьет Руди. Говорю вам! Это его убьет.
— Это полностью ее вина, — кипел Тоби, держа в руках футбольный мяч и нервно сдавливая его. — Она считает, что может просто передумать.
Кэм засунул печенье размером в десертную тарелку в рот и невнятно проговорил, роняя крошки:
— Она женщина! Чего ты ждешь? Женщины такие эксцентричные.
Должна признаться, это произвело на меня впечатление. Слова «эксцентричный», готова поклясться, мой брат не знал. Надо же, как его достали. Вспомнил лексику отборочного теста десятилетней давности. Снимаем перед вами шляпу, мистер Каплан.
Клэр тоже сидела за столом, но похожа она была не столько на милую девочку, жующую печенье, сколько на кота, вонзившего зубы в канарейку. Такое сытое довольство. Мне показалось, я даже видела, как она облизала усы.
Проведя на чердаке миссис Голдберг несколько часов, я без всякого предупреждения оказалась в сошедшем с ума мире. Я повернулась к единственному человеку, который в этой комнате выглядел нормальным. Правда, жилы на шее слегка напряглись, но в остальном она выглядела такой же спокойной и собранной, как всегда.
— Мам, что, черт возьми, происходит? — спросила я, и у нее хватило выдержки просто укоризненно взглянуть на меня, как будто «черт возьми» не бледнело перед папиным «черт побери». Но я все же посчитала это хорошим знаком.
Она протянула мне открытку в конверте.
— Если что-то делаешь, нужно это делать толково, — сердито сказала она. — А не так.
Я взглянула на конверт, затем достала из него открытку, рождественскую открытку, опоздавшую на три недели. Открытку от моей сестры Олли. В опоздании ничего удивительного не было. Странным было то, что она вообще ее послала. И, если быть справедливой, у этой маленькой открытки были все основания для опоздания. Отправлена она была с Галапагосских островов.
— Эффект Уестермарка, — тоскливо заметил Тео.
