— Есть предел! — заявил он. — Я подчинил свою жизнь партии и воле фюрера. Но я никому не давал права делать из себя бессловесное насекомое без воли и сердца, подчиняющееся лишь инстинктам борьбы! Нет, Юлиус! Если этот мудозвон немедленно все не исправит, я это сделаю сам.
— Боюсь, в таком случае ваша с Йозефом склока дойдет до фюрера, а я не уверен, что он примет твою сторону, — сказал Штрайхер. — Хотя по-человечески я тебя могу понять. Геббельс, конечно, скотина, тем более если сам спал с ней.
Прошло около часа, и Йозеф надеялся, что Лей чуть поутих. Нет, не тут-то было. К тому же Штрайхер фактически принял его сторону, заметив Геббельсу, что тот поступил не по-мужски.
Никто из них, конечно, не догадывался о катализаторе скверной истории — прекрасной Елене, но Йозеф скорее умер бы, чем позволил кому-нибудь об этом узнать. И ему ничего не оставалось, как только напускать на себя высокомерие и отвечать на упреки Штрайхера в известном стиле: мол, интересы дела превыше всего.
Лей ждал еще час. И Геббельс ждал, ничего не предпринимая. Он не знал, кто и как поведет себя в продолжении этой драмы, но знал, что все готов принять на себя, и даже испытывал своеобразное удовольствие от приносимых во имя любви жертв. Хелен тоже помалкивала.
Лей позвонил Гиммлеру. Он все честно рассказал ему кроме того, что Полетт была и любовницей Геббельса (об этом говорить было противно), и попросил у него сопровождения из нескольких человек — безусловно, в штатском — на случай, если придется оказывать давление.
— Я готов предоставить в ваше распоряжение весь свой штат, — отвечал Гиммлер. — Но неужели это единственный вариант — вам самому появляться в редакции?
— А кому там появляться? — спросил раздраженно Лей. — Единственный, кто в сложившейся ситуации мог бы действовать от моего лица, это вы, Генрих, но вас я об этом просить не хочу.
— Будем считать, я сам это предложил, — отвечал тот.
«Очень благородно. С чего бы это? — подумал Лей. — Хотя, если уж я его в это впутал, другого выхода у него все равно нет».
Только сейчас, переломив наконец ситуацию, он почувствовал, что грудь буквально разрывается от боли. Сделав передышку, Роберт попросил вызвать к нему Феликса Керстена, и тот приехал очень быстро.
— Я готов повернуться на восток и читать Коран, — пошутил Лей. — Извините, доктор, я хотел сказать, что готов сделать все, что вы скажете, если это поможет унять боль, потому что другие предложат морфий, а мне нужна сейчас ясная голова.
Когда Керстен закончил его выслушивать, Лей уже собрался было усесться на ковер и начать «самоуглубляться», но врач велел ему лежать и не делать резких движений.
— Все это достаточно серьезно, — строго пояснил он. — Я должен пригласить к вам специалиста.
— Хорошо, только попозже, — согласился Роберт. — А пока давайте испробуем ваши методы. В Северной Баварии, в поместье моих друзей, я имел дело с одним местным лекарем. У меня тогда тоже болело сердце, он положил мне руку на грудь, и боль этой рукой тут же сняло.
— Сколько раз с тех пор у вас болело сердце? — вздохнул Керстен. — Болезнь нужно лечить, а не снимать ее симптомы. Хотя если вам трудно терпеть боль, я могу, конечно, облегчить ваше состояние. Если вы обещаете тут же не вскакивать и не хвататься за дела. Вообще, мне непонятно, как после таких травм вам позволяют…
— Значит, вы считаете, что человек может и должен терпеть боль, — с любопытством спросил Роберт, — и что избавление от нее не самоцель?
— Да, я так считаю, — твердо отвечал Керстен. — Вы никогда не замечали, что если в разгар зубной боли вы вдруг порежете себе палец, то зубы сразу перестают ныть, а боль от пореза не так уж мучительна? Иногда одну боль можно унять другой болью, более терпимой, но нельзя пытаться изгнать боль, которая не знает пути вовне, но лишь — внутрь или в сторону. Это я и называю перераспределением энергии, боли, наслаждения — все равно.
— А нельзя ли трансформировать одно в другое, например, боль в наслаждение?
— Мои методы как раз и обучают подобным трансформациям. Мои ученики спокойно переводят боль в энергию, энергию — в наслаждение и наоборот.
— Наоборот? То есть наслаждение в боль? А кому это может понадобиться?
— Каждому свое, как говорили древние. — Керстен улыбнулся. — Случается, человек нуждается в страдании.
— Ладно. Вы меня убедили, — сказал Роберт. — Буду терпеть. А «самоуглубление», как я понял, нужно как раз для того, чтобы каждый сам разобрался, что именно ему требуется в данный момент земного бытия?
— Совершенно верно. Считайте, что вы уже прошли первую ступень.
— Не пожелав принять морфий?
— Вообще не приняв облегченья.
«Он решил, что я всерьез, — про себя хмыкнул Роберт. — Любопытно, где он находит себе учеников!»
— Может быть, теперь вы мне покажете, как трансформировать боль в энергию? — спросил он. — Мне бы это сейчас очень пригодилось.
— Покажу. Теперь вы можете встать — ваша боль уже не опасна.
«Оригинал!» — веселился Роберт, усаживаясь на ковер скрестив ноги, как показал ему Керстен. Дальше началась целая вереница каких-то непонятных движений и жестов, причем Керстен сначала только показывал, потом начал говорить и, наконец, просто дирижировал Робертом, как оркестром. Врач заблуждался, думая, что получил еще одного преданного ученика. Лей покорно выполнял все, что от него требовалось, но в душе забавлялся над собою. Однако результатом явилось заметное облегчение в груди и бодрое настроение.
«То же самое он предлагал Гиммлеру, — вспомнил Роберт. — И тот, конечно, согласился, и тоже сидел на полу, блестя очками на восток, и радовался, что его никто не видит».
В это время Юлиус Штрайхер, поразмыслив, решил ввести Гитлера в курс дела. В отсутствие Гесса Штрайхер чувствовал себя с фюрером уверенно и, пользуясь правами старого бойца и друга, по-свойски изложил все в несколько ироническом стиле, по-прежнему симпатизируя Лею.
— Понятно, что он взбесился и попросил Гиммлера устроить опровержение, — закончил Штрайхер.
— Ненавижу эти свары! — бросил Гитлер. — Неужели нельзя договориться?
— Видимо, Геббельс, как всегда, напустил слишком много туману, и ему срочно потребовались конкретные имена.
— Но не собственной же любовницы! Это и в самом деле цинизм. И не похоже на Геббельса. Здесь что-то не так… — Гитлер задумался. — Даже если эта француженка давно ему не дорога, не в его духе так обходиться с женщиной и при этом идти на прямой конфликт с Леем. Нет, здесь определенно что-то не то.
— Может быть, внимание к себе привлекает? — предположил Штрайхер. — Или… мстит Лею из-за Елены?
Гитлер покачал головой.
— Нет, Геббельс не станет делать бессмысленных вещей. По собственной воле, во всяком случае.
