– Ну, это я, пожалуй, объяснить смогу. Представь: квартира, а в двери ключи торчат. Какой соблазн для проходящего! Так? И подозренье, след сейчас же в сторону. Ключи оставлены в дверях были в качестве уловки, своеобразная ловушка, призванная направить нас в сторону, по ложному следу – вот, например, к соседу. Но мы приехали оперативно – только поэтому приемчик не сработал!
– Постой-ка! Дельную ты мысль сказал: соседи… – поднялся с кресла Калачев. – Ведь так разворошить квартиру – это ж шум страшенный, грохот, возня на худой конец!
– Давай-ка, стукнемся к соседу, – может, он дома? Может, слышал чего-нибудь?
* * *
– Смотри-ка: а дверь-то и не заперта соседская! Тук-тук! К вам милиция пришла!
– Да! – Сашка приоткрыл дверь, преграждая вход в квартиру.
Власов сунул ему под нос свое удостоверение:
– Скажите: за последние сутки вы слышали подозрительный шум из соседней квартиры?
– Нет, – ответил Сашка. – Никакого шума не слышал. Ни подозрительного, ни другого какого.
– А ночью?
– Тоже нет. Вообще я ночью сплю. Да и глуховат вдобавок. Но это – по секрету.
– С соседом вы знакомы?
– С Беловым Колькой? Да лет уж двадцать пять.
– В каких вы отношениях с ним?
– Друзья. Коллеги. Собутыльники.
– Когда его последний раз видели?
– А вечером. Вчера.
– Не видели случайно: посторонний кто-то из квартиры от Белова не выходил?
– Нет. Посторонних я вообще тут никого не видел никогда. Ну, разве кроме вас. Вот сейчас прямо.
– Вы сами в триста тридцать третью-то квартиру когда-нибудь заходили?
– Я? Да сорок три тыщщи триста тридцать два раза.
– Когда в последний раз вы были в ней?
– Позавчера. Мы с вернисажа, ну, с его, с Колькиного, приехали после банкета. Зашли к нему и хлопнули еще три раза – по последней, по самой последней и чтоб не в последний. А что стряслось-то?
Во взгляде Калачева мелькнула вдруг догадка.
– А можно осмотреть вашу квартиру?
– Мою? – в голосе Сашки вспыхнуло сомнение. – Да у меня неубрано. Да и вообще.
– А что – вообще?
– Вообще! – Сашка хотел было сказать что-то, но решил сдержаться. – Ладно. – Он кивнул. – Уж если хочется вам так, невмоготу – заходите! – Он отступил, освобождая проход.
– Прихожая. Там у меня – кухня. Ну, ванная, это, наверное, вам понятно. Тут туалет. Он же сортир, он же…
– А та дверь?
– А та дверь – в комнату.
– В вашей квартире есть кто-нибудь кроме вас? Чужой?
– Есть.
– Кто? – спросил Власов.
– Вы. И он вот. – Сашка указал на Калачева.
– Паясничаете?
– Отнюдь, – терпенье Сашки лопнуло, он не смог сдержаться: – Вы ж спросили про чужих? Я, господа – художник. А вы, господа – менты! Вы не родня мне. Вы чужие!
– Да? Что ж так? – накаляясь, спросил Власов.
– А так: я взяток не беру. В отличие от ментов. В квартиры к людям не вторгаюсь. И «Шипром» я, признаться, не душусь.
– Позволите квартиру осмотреть? – вмешался Калачев, кивая Власову – ша, дескать, избегай дискуссий.
– А почему бы нет? Приперлись – валяйте!
* * *
Кухня. Свинарник. Воз посуды в мойке. Ведро помойное набитое – гора. А это выход на балкон – из кухни.
Балкон. О боже! Тысяча пустых бутылок. Банки, тюбики. Доска какая-то. Клеенка. Две старые покрышки. Скворечник. Мусор – не поймешь чего. Железная коробка, набитая окурками. Никого. Так… Справа, слева, наверху, внизу… Нет ни карнизов, ни пожарных лестниц. С такого балкона можно только улететь. Ладно. Дальше.
Туалет. Свободен. Пуст. Чист. Прекрасно.
Ванная. О господи! Замочено белья три тонны. И кисти, краски, краски, растворители, зубная щетка, лак, олифа. Это что? Неясно. Господи – лак, что ли, так пахнет? Удивительно едкая химия. Под ванной? И собака не уместится. Странные какие инструменты. Даже неясно, для чего такие. Одно лишь ясно: здесь – никого!
Так. Комната. Свят-свят! Как можно жить в такой квартире?! Картины, книги, тряпки! Неубрана кровать! Двухспальная свинарня. На ней гора – подушки, одеяла.
– Здорово живете…
– Не жалуюсь!
– Скажите, все художники такие?
– Свиньи? – подсказал Сашка.
– Неряхи, я хотел сказать.
– Нет, не все. Пожалуй, только я, ну и еще Тренихин Борька. Тот тоже… Мастер.
– Вы знаете Тренихина?
– Кто ж его не знает?
– О господи! – Власов зацепил ногой за телевизор, стоящий на полу и еле-еле успел подхватить на лету сковородку с недоеденной картошкой, увенчивающую метровую стопку книг и журналов, громоздящуюся на телевизоре. – Ох, черт возьми!
– Так я же вам намекнул ненавязчиво, что у меня неубрано. Что чертыхаться теперь? – Сами вперлись! Как раз сегодня собрался разбираться: что в прачечную, что в чистку, что на выкинштейн нах мусорный бокс. – Сашка приподнял засаленную подушку, завершавшую собой пирамиду грязного постельного белья, сваленного грандиозной кучей на постели: – Подушка, вот… В белье копаться будем, господа милиционеры? Нет? – он радушно распахнул шкафы – как платяной, так и стенные. – В одежде тоже можно поискать. Хотите? Или нет желания?
– Да нет, спасибо… – Власов зыркнул все же глазом по внутренностям шкафов.
– Вы извините… – виновато улыбнулся Калачев, однако при этом он не поленился присесть на корточки и глянуть под кровать. Нет, ничего – только россыпь грязных носков, пяток окурков, старый и черный огрызок яблока, сломанный карандаш, грязный пластмассовый стаканчик, облитый чем-то сборник анекдотов, пустой пакет из-под фисташек, расписание электричек Павелецкого вокзала за восемьдесят шестой год, трефовый валет с оборванным углом, ссохшаяся просвирка, три рваных тапочка, обертка жвачки, две кольеретки от шампанского, початый блок презервативов и три уже, очевидно, использованных, надкусанный засохший бутерброд с вареньем, розовый бюстгальтер, сломанный облупленный будильник, десяток плоских, рыжих, до невесомости засохших тараканов: дунь – полетят…
Вздохнув, Калачев встал, распрямился.
Сашка проводил гостей до двери.
– Еще вопросы будут – не стесняйтесь… – он подчеркнул язвительно последние два слова.
И дверь захлопнул. На замок.
* * *
– Все. – Сашка вернулся в комнату. – Ушли. Груда подушек, одеял, постельного белья, что на кровати, шевельнулась.
– Ух, душно там! – сказала Лена, вылезая из-под груды. – Сдохнуть можно.
