— Мы провентилировали вопрос о возможности предоставления отдыха советским гражданам, — Микоян хитро улыбнулся. — Думаю, никто не будет отрицать, что возможность отдыха на тропических островах выглядит отличным стимулом.
Собравшиеся закивали.
— Вот, часть путевок будем предоставлять отличившимся работникам, часть – продавать на рынке, открыто, так сказать. Благо кооперативное движение наверняка выдвинет некоторых людей, которые смогут себе это позволить. А на Кубе инфраструктура для отдыха хорошая.
— И военную базу, опять же, организовать не проблема – уже потихонечку даже и проектирование начали, — добавил Малиновский.
В кабинет заглянул секретарь и, увидев кивок Самого, подошел. Наклонившись к уху Богдана, что-то ему прошептал, после чего тот надолго задумался. Потом кивнул, отпустил помощника, и, поднявшись, прочистил горло.
— Грхм. Товарищи, на сегодня предлагаю закончить. Товарищ Громыко – на следующей неделе расклад по Ирану подробнее. Товарищ Меркулов, останьтесь. Всем спасибо.
Дождавшись, когда за последним уходящим закроется дверь, Драгомиров кивком пригласил наркома внутренних дел и государственной безопасности в соседний, "уютный", кабинет. Там их уже ждали два человека. Два маршала. Черняховский и Рокоссовский.
— Добрый день, товарищи, — Драгомиров протянул заслуженным полководцам руку. Затем налил себе чаю, бухнув в стакан дольку лимона и пару ложек сахара, после чего долго и сосредоточенно его размешивал.
Оба военачальника, вольготно расположившиеся в неглубоких креслах, молчали. Молчал и Меркулов, несколько удивленный составом собравшихся. Об отношениях Драгомирова и Черняховского и том, что они были и оставались друзьями, он, конечно, знал. Как и о том, что Рокоссовский молодому генеральному тоже, в общем-то, благоволил и вполне открыто его поддерживал. Но зачем здесь? И почему сейчас? В таком составе? О какой проблеме› собирается говорить правящий Советским Союзом человек?
На эти вопросы у наркома ответов не было. Поэтому он и предпочел молча сидеть на диване и ждать, когда ему, наконец, разъяснят суть происходящего.
— Вы, Всеволод Николаевич, наверное, гадаете, зачем это я вас сюда позвал? — Драгомиров поставил стакан и развернулся к Меркулову, спиной прислонившись к шкафу. — Я вам поясню. Это несложно на самом деле.
Генсек сделал паузу, словно нагнетал обстановку.
— Понимаете, появились такие подозрения, что смерть Лаврентия Павловича заставила некоторых товарищей решить, будто теперь им все можно. В том числе и создавать антипартийные группы, планировать заговор против советской власти… Нехорошо.
"Тридцать седьмой, — мысль, промелькнувшая где-то в глубинах сознания, едва не заставила главу НКВД вспотеть. — Точно, собирается свой собственный тридцать седьмой устроить…И смотрит ведь как, как Хозяин почти… Глаза только темные до черноты – а выражение один в один".
Следующей мыслью стала простая идея, что небольшая чистка может пойти на руку собственному положению – добавить влияния и веса, упрочить под собой наркомовское кресло. Возникший из подсознания страх почти улетучился, когда голову Меркулова посетило еще одно сравнение.
Ежов. Человек, осуществивший кровавый тридцать седьмой – и затем беспощадно за этот самый тридцать седьмой Сталиным наказанный.
"Нет, Ежовым не назначит. Не зря Берию упомянул. Слишком уважал старика. Рискнуть? Рискнуть", — нарком оставался профессионалом, и сейчас на его лице почти ничего не отразилось.
Тем не менее, внимательно всматривающийся в глаза соратника генеральный что-то там увидел и улыбнулся:
— Вы ответственный человек и исключительно компетентны, Всеволод Николаевич. Поэтому-то нам и нужна ваша помощь в борьбе с означенными личностями.
— Какими, простите, личностями, товарищ Драгомиров?
— А вот это нам с вами и предстоит узнать, — Богдан снова улыбнулся. Вот только на прежнюю добродушную ухмылку выражение его лица больше не походило, а напоминало, скорее, оскал.
Оскал почуявшего добычу хищника.
* * *
— Он согласится, — Хрущев самодовольно ухмыльнулся и повторил еще раз, словно пытался добавить своим словам веса:
— Согласится. Никуда не денется. Он сейчас без Берии как кутенок.
Микоян, сидящий в соседнем кресле, недовольно покачал головой. Ему не нравился слишком уж легкомысленный настрой товарища. И, судя по лицу Шверника, третий заговорщик тоже был не в восторге.
Но все же следовало признать, что Первый Секретарь прав. Драгомирову действительно необходимо съездить в Иран. Иначе может показаться, будто он трусит. А на такое этот выскочка никогда не пойдет.
— Ва-банк ведь идем, — Шверник устало потер лоб. — Если генерал подведет…
Фразу он не закончил, но все прекрасно понимали, чем именно рискуют. Драгомиров уже показал, что может быть не менее жестоким и жестким правителем, чем Сталин, и сомневаться не станет. Более того, смерть Берии его ожесточила – опасаясь показаться слабым, генеральный вполне способен показать характер во всю мощь. Чтобы всех интересующихся достало до самых печенок.
— Власов в деле, это однозначный вопрос. Он не меньше нас подставляется. А то и больше – уж ему-то точно никаких, даже теоретических, послаблений не дадут, — Хрущев пожал плечами.
— Ну и хорошо. Значит, до конца пойдет, не спрыгнет в последний момент, — добавил Микоян.
— Да какое там спрыгнет! — замахал руками Хрущев. — Мы тут все по самую макушку. На три расстрела уже хватит.
И именно в этот момент старый большевик осознал, насколько ему страшно. Страшнее даже, чем когда был еще жив Берия.
Потому что когда "стальной нарком" стоял на посту, все разговоры и намеки о перевороте оставались намеками и разговорами. Ничем другим они стать не могли в принципе – до нынешней стадии все просто бы не доползло. А сейчас, пока Меркулов еще не утвердился окончательно в кресле, еще не все дела принял, шансы были. И они трое попытались схватить удачу за хвост. Неимоверно при этом рискуя.
Но – других вариантов взять власть не оставалось. Совсем. Еще несколько лет, и Драгомирова свалить станет невозможно физически. Принципиально. Где-нибудь в шестьдесят втором это станет аналогом… ну, как если кто-нибудь попытался бы свалить Сталина в сорок пятом. Таких вот "переворотчиков" и "свальщиков" даже не заметят. Раздавят мимоходом.
Иран стал той соломинкой, за которую и схватились утопающие. Их последний шанс. Провал с ликвидацией Бахтияра вызвал волнения на севере и яростное порицание на международной арене. Последовавшие акции возмездия – взрывы на площадях и рынках Северного Ирана – зашатали шахский трон. А вместе с ним ослабили и положение возглавляющего СССР Драгомирова. Как же – союзника упускает. А капиталистов-французов в страну пускает. И кооперативам широкую дорогу дает, вместо национализации.
