очень давно не видела ее. Она даже не знакома с Эстеллой. Как ты думаешь, это может быть связано с моей… послеродовой депрессией? – произнеся эти слова, я искоса смотрю на него, чтобы оценить его реакцию.
– Я не врач.
– И все же.
– И все же, – улыбается он. – Но все возможно. Ты и в самом деле довольно паршивый человек.
Я не удостаиваю его вниманием и продолжаю расчесывать волосики Эстеллы.
– Что ж, тогда возьми Эстеллу и проведай ее, – говорит он в конце концов.
– Да, – соглашаюсь я. – Ты поедешь со мной?
– Я не понимаю, зачем…
– Ладно, понятно. Собери свои вещи. И мне нужно, чтобы ты записал меня к акушеру-гинекологу. Мне необходимы лекарства.
– Я не твой секретарь. Мы уже это обсуждали.
– Постарайся записать меня на вторник.
Я выхожу из комнаты.
– Леа, – кричит он мне вслед. – Твой ребенок…
– Ах да. – Я возвращаюсь к Эстелле и беру ее на руки.
Она выглядит такой миленькой.
– Мы сейчас поедем к твоей тете, – говорю я.
Но мы не едем, чтобы проведать Кортни. Звонит Кэш. Обычно я не отвечаю на ее звонки. Как и на ее имейлы… или ее сообщения на Фейсбуке. Но поскольку я собираюсь изменить свою жизнь, я отвечаю, когда на экране высвечивается ее имя.
– Что тебе надо, Кэш?
– О, ты ответила на мой звонок!
– А ты бы предпочла, чтобы я не ответила?
Следует пауза. Надо думать, она пытается подобрать слова. Бог свидетель, она копит их уже два года.
– Леа, прости, мне так жаль, – говорит она. Я слышу, как она хлюпает носом. Она что, плачет?
– Еще бы, – рявкаю я. – Ты лгунья.
– Я просто делала то, о чем просил меня он. – Она делает паузу. – Как Кортни? Я пыталась увидеть ее, но они не…
– Держись от нее подальше, – перебиваю ее я. – Она не хочет тебя видеть.
Я обхватываю свою талию свободной рукой, вдруг почувствовав себя очень уязвимой. Почему эта женщина решила, что она может говорить со мной о моей сестре?
– Кортни моя семья, – твердо говорю я. – И я сделаю все, что могу, чтобы защитить ее.
Я слышу, как Кэш всхлипывает, и чувствую укол жалости. Может быть, я слишком резка. Интересно, что бы сказала ей Кортни?
– Мне необходимо извиниться перед ней. Мне необходимо…
Я обрываю ее.
– Мне надо идти. Не звони мне больше, Кэш. Я говорю серьезно.
Я даю отбой и сразу же подхожу к чулану и достаю из него картину Кортни, на которой изображен зонтик. И прижимаю ее к груди, жуя свою нижнюю губу. Как я могла так долго не навещать ее? Что со мной не так? А ведь мы с ней были так близки.
Я начинаю смеяться; сперва я прикрываю рот рукой, пытаясь подавить этот смех, похожий на хохот гиены. Но я не могу его сдержать. Смех вырывается у меня, становясь все громче. Это самое легкое из всего, что я делала за этот день. Когда в дверях моего чулана появляется Сэм, я резко обрываю смех.
– Что ты делаешь?
– Ничего.
Я выпрямляюсь и прячу картину, прежде чем он успевает увидеть ее.
Глава 32
Прошлое
После суда он оставил меня. Не сразу. У нас было три месяца молчания, во время которых я узнала, каково это – быть замужем, но оставаться совершенно одинокой. Калеб сразу вернулся на работу, оставляя меня дома одну на большую часть дня. Я бродила по дому и смотрела телевизор, чувствуя себя подавленной. Я ожидала, что после того, как суд закончится, все вернется на круги своя, совсем не думая о том, что останусь без работы и что из-за громкого процесса надо мной моя репутация будет запятнана, несмотря на то, что я была признана невиновной. Компания моего отца была упразднена, оставшиеся средства были использованы для выплаты компенсации семьям жертв и оплаты гонорара моего адвоката. Калеб держался со мной отстраненно и больше не смотрел на меня. Все дело в стрессе из-за суда, решила я. И предложила ему вместе съездить в отпуск. Он ответил, что и так слишком долго отсутствовал на работе из-за суда. Я предложила посетить консультанта по вопросам брака и семьи. Он предложил на время расстаться.
Одно имя звенело и звенело в моей голове: Оливия. Все громче, громче и громче.
Она вбила между нами клин. Опять. Она была как болезнь, которая возвращается каждые несколько лет, заражая всех на своем пути.
За первый месяц Калеб очень похудел. Я подумала, что он болен. Я заставила его сходить к врачу, но анализ крови у него оказался нормальным, значит, он не болел. Он почти не улыбался, почти не говорил. Когда он был дома, то часами сидел в своем кабинете, закрыв дверь. Когда я спросила его об этом, он отмахнулся от меня.
– Я не могу всегда быть идеальным, Леа. Иногда у меня тоже бывают плохие дни.
Что это значило? Может, у него всегда случались плохие дни и он просто ничего мне об этом не говорил? Я попыталась вспомнить, когда у Калеба в последний раз был плохой день, но так ничего и не вспомнила. Он всегда улыбался, поддразнивал, подбадривал меня. Значило ли это, что у него никогда не бывало плохих дней? Или же он скрывал их от меня? Я не хотела об этом думать. Я не хотела думать.
– Почему ты ничего не ешь? – спросила я.
– У меня нет аппетита.
– У тебя стресс. Давай слетаем куда-нибудь на несколько дней.
– Я не могу, – ответил он, не глядя на меня. – Может быть, в следующем месяце.
Я спросила его об этом в следующем месяце. Он сказал «нет». У него было больше, чем просто несколько плохих дней.
Наконец мне это надоело. Я предложила его матери вместе пообедать. Если кто и знал, как надо обращаться с Калебом, то это Лука.
И, может быть, Оливия…
Нет, с этим я не соглашусь. Она имела над ним какую-то власть, да, но ведь он уже пять лет был моим. Я знала его. Я!
Лука опоздала на десять минут. Я пила свой второй бокал вина, когда она грациозно опустилась за стол напротив меня. Редко случалось, чтобы у нас обоих выдавалось свободное время, чтобы встретиться. После того, как мы сделали заказ и десять минут поговорили о том о сем, она посмотрела мне прямо в глаза, как будто знала, что что-то не так.
– Что произошло? Расскажи мне…
Я отвела взгляд, чтобы не видеть ее проницательных голубых глаз, и сосредоточилась на своих обгрызенных ногтях.
– Это Калеб, – сказала
