не пытается спрятать подушку.
– А я по вашу душу, – говорит она.
– Конечно же, по мою, – говорю я. – И вот она я.
Мы с Сердитой Медсестрой понимаем друг друга.
– Я не боюсь, – говорю я ей.
Это неправда. Все это сейчас происходит, и я боюсь не увидеть, как это произойдет.
Эта ее улыбка… Эта подушка…
– Я не боюсь, – повторяю я, и знаю, что она знает, что это неправда.
– Конечно же, не боитесь, лапочка, – говорит она.
Она очень хороша в своем деле.
– Вы уже не можете все это остановить, – го– ворю я ей.
Эта подушка…
– Остановить? – спрашивает она.
Эта улыбка…
– Вы уже не можете все это остановить, что бы вы со мной ни сделали. Я сменила пароль. Мой сын и даже моя дочь начали дудеть в трубы. И теперь все меняется. И что бы вы ни сделали, это уже не остановить.
– Остановить? – повторяет она. – Остановить?
И тут происходит наистраннейшая вещь.
Сердитая Медсестра смеется.
– О боже… – говорит она, все еще смеясь. – Да не хочу я ничего останавливать! Боже ты мой, нет! Это последнее, что я хотела бы сделать.
– Но, – говорю я ей, – эта подушка…
– Всегда есть кто-то, кому нужна подушка, – говорит Сердитая Медсестра.
– Ну да, как же… – говорю я. – Вы ведь хотите меня убить?
– Никого я не хочу убивать, лапочка, – говорит она. – И не называйте меня нудой.
Она все еще смеется.
– Но разве вы не рассержены?
– Конечно же рассержена, – говорит она. – Я ведь Сердитая Медсестра!
Она все еще смеется.
– Мой сын… – говорю я.
– Ваш сын – очень хороший мальчик, – говорит она. – Я бы не справилась без него.
– Не справились?
– Или без вас, лапочка, конечно же. Ничего из этого не произошло бы без вас.
– Ничего? Из этого? Без меня?
– Вы кое-что сделали. Каким-то образом вы сделали то, что давно нужно было сделать. Я тоже хотела кое-что сделать, но что я могла? Я так долго ждала этого… И теперь вы сделали кое-что для всех нас. И вы сделали кое-что для своего сына и дочери, заставив их кое-что сделать. И то, что вы все вместе сделали, так многое сделало для всех нас. Для всех бедолаг здесь, в этом месте. Для… для всех нас.
– И теперь?
– Теперь я тоже могу кое-что сделать. Я наблюдала. Я слушала. Я долгое время собирала…
– Не просто подушки?
– Улики, лапочка. И теперь…
– И теперь? Что будет делать Менеджер по Исходу?
– Он будет помогать полиции в расследовании. Он не будет загораживать проход. Это будут Передовые Методы, с прицелом на будущее.
Я не уверена, что Сердитая Медсестра когда-нибудь прекратит смеяться.
– Ничего не меняется, – говорит она. – Пока не начинает меняться. И тогда все меняется очень быстро.
И я вижу голову моего первого мужа на его могучей шее.
Один внезапный удар, и вот ее уже нет.
– И вправду быстро, – говорю я.
И вижу, как славный парнишка пишет «забудь» в большом ежедневнике. И «прости».
– Я волнуюсь за славного парнишку, который моет полы, – говорю я.
– Не волнуйтесь, все с ней будет в порядке, – говорит мне Медсестра. – Я буду присматривать за ней. Я всегда за ней присматривала.
Она видит это мое, как его… изумление.
– Всеобъемлюще, – смеется она.
Припоминаю челку славного парнишки и его женскую грудь. Ничего не меняется, пока вдруг не начинает меняться.
– А я получу назад свою комнату? Мою настоящую комнату? Ту, в окне у которой деревья, а не парковка? Без всяких лоскутков шелка, привязанных к дверной ручке?
– Вы можете все это иметь, лапочка. Вы можете иметь абсолютно все.
– Я этого не хочу, – говорю я ей. – Мне это не нужно. Мне ничего не нужно.
Я просто продолжаю изумляться самой себе.
Все, что мне нужно, – это мои сын и дочь. Которых я недостаточно любила, когда они больше всего нуждались во мне. А также Фелисити и Чарити, за которыми будущее и у которых такие умные большие пальцы. И славный парнишка с ее загадочной грудью и челкой, похожей на швабру, и серьгами, и манерой всегда держаться боком.
Мимо нас пробегает гиппократическая девушка с чашкой чая для кого-то.
– Так вы всегда?.. – спрашиваю я Медсестру.
– Всегда.
– И никогда?..
– Ни на секунду.
– Теперь мне все ясно, – говорю я ей. – Теперь я все поняла.
Что не совсем правда, но без разницы.
– Всегда есть что-то большее, – говорит она.
– Тем не менее.
Мы понимаем друг друга, Медсестра и я.
– Вы жжете, Роза! Вы – огонь, Роза!
Даже неважно, что это не мое имя.
– До чего же это Личностно-Ориентированно! – говорю я.
– Бинго! – восклицает Медсестра.
Она трогает меня за плечо. Нежно. Ласково. И смеется. Как безумная.
– А теперь мне надо отнести эту подушку тому, кому она нужна. А вам нужно двигаться дальше. Вы же не хотите ничего пропустить?
И она оставляет меня одну. А я двигаюсь даль– ше. Я жгу. Я – огонь.
Я проношусь по коридорам, мимо различных надписей «ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ», к фильту. Два полисмена, один из которых – полисвумен, придерживают для меня двери. Они похожи на ангелов, возносящихся на небеса. Только никуда они не возносятся, а собираются спуститься вниз, прихватив с собой Менеджера по Исходу.
Он стоит там, в открытом фильте, между двумя ангелами. И смотрит на меня. Хотя нет. Я не знаю, на что он смотрит, что сейчас видит. Да я и никогда этого не знала. Сомневаюсь, что он когда-либо видел меня или еще кого-то из бедолаг, обитающих в этом месте. Наверное, единственное, что когда-либо стояло у него перед глазами, – это его видение всего этого прекрасного золота.
Полицейские приглашают меня присоединиться к ним в их снижении… спуске, но я отклоняю это предложение. Зачитываю им, в основном по памяти, что гласит висящая там табличка: что вам нельзя заходить, фильт, если вы случайно возгорелись.
– Люди постоянно говорит мне, что я – огонь, – объясняю я.
Двери фильта начинают закрываться. Стрелка указывает вниз, вниз, вниз и издает этот свой негромкий писк. Две полисвумен, одна из которых полисмен, они же ангелы, держат Менеджера по Исходу за руки.
Теперь он смотрит на меня.
Вид у него испуганный. Похоже, он сознает свой исход. Как будто там, куда он направляется, золота будет совсем мало, и даже еще больше жгучего огня.
– Вот теперь вы и вправду похожи на Менеджера по Исходу, – говорю я ему. – Ха-ха.
Его водолазный костюм теперь не выглядит таким уж золотым.
Я испытываю к
