ягненок во всей империи. Где только набраться мужества, чтобы с улыбкой посмотреть в глаза палачам… Мысли путаются, перескакивая с одного на другого.
Когда Афес снова обратился ко мне, я едва его поняла.
– Госпожа, уже поздно, тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить приятный цвет лица. Постель готова. Нужно лишь перейти в соседние покои.
Я с сомнением покосилась на дверь за темно-зеленым, расшитым золотыми листьями пологом. Там находилась спальня императора. Зачем мне туда идти?
Но мои просьбы о том, чтобы провести ночь в кубикулюме Марциллы остались без ответа. Афес получил приказ разместить меня в просторной опочивальне Фурия, и это будет исполнено несмотря на мои робкие протесты.
Комната была слабо освещена мерцанием нескольких светильников, расставленных по углам. Под пурпурно-золотистым покрывалом в центре находилось огромная кровать, украшенная черным деревом и резной слоновой костью. Столик также из черного дерева, инкрустированный серебряными лепестками и драгоценной мозаикой в центре дополнял комплект.
Я с ногами забралась на кресло, стоящее дальше всего от кровати и вцепилась пальцами в ажурные подлокотники. Если Фурий попытается меня изнасиловать, я буду бороться и оскорблять его так обидно, что он разозлится и прикажет отправить "гордую птичку" на арену завтрашних состязаний. Но там для меня все быстро закончится.
Господи, скорее бы он пришел, я не выдержу мучительное ожидание неизвестной кары!
И я почти искренне обрадовалась, когда в таблинуме за пологом послышался брюзгливый голос Фурия. Скоро для меня все решится. Но каково же было мое изумление, когда в спальню вслед за цезарем вошел Борат и несколько уже знакомых рабов. Они принялись наперебой ухаживать за полусонным Фурием – тот негромко ворчал, не обращая на меня никакого внимания.
Глава 38. Тяжелое бремя власти
Валия
Преторианец выглядел утомленно-растерянно. Похоже, он также не понимал, зачем ему в этот поздний час без особой нужды находиться в сокровенных дворцовых покоях. Несмотря на то, что плащ его был порван и запачкан бурыми пятнами, на теле Бората не было заметно серьезных ран. И все же, зачем он здесь…
Объяснение Фурия прозвучало для меня подобно раскату грома посреди затянутого тучами свинцового неба:
– Я обещал солдату твои ласки, Валия. Можешь приступать к делу. А я посмотрю. Мне недостает впечатлений для завершения поэмы о сатире и нимфе. Твои стоны удовольствия меня непременно вдохновят.
Осознав, какую унизительную сцену придумал для нас извращенный ум Фурия, я покорно села на край императорской постели и предприняла последнюю попытку достучаться до монаршей совести, если таковая еще окончательно не сгнила.
– Мой драгоценный повелитель! Приму твой приказ без колебаний. Но я не искусна в соблазнении мужчин, боюсь, тебе не понравится это зрелище и в твоей божественной голове не сложатся гармоничные строки. Разреши мне увести преторианца в отдельные покои и там вручить обещанную награду, не оскорбляя твой взор, воспитанный на изысканных картинах, гобеленах и статуях.
Фурий жадно отхлебнул густого красного вина из большой чаши и громко икнул.
– Ты снова вздумала мне перечить, Валия? Мое терпение к твоей дерзости не безгранично. Но спишем все на твою природную стыдливость, голубка. Эй, Борат! Чего ты жмешься у порога, доблестный ветеран? Разве эта женщина не хороша? Смотри, как привлекательны ее округлые формы под тончайшей тканью, а как вздымается ее нежная грудь, украшенная жемчугом, а эти розовые ушки, отягощенные изумрудами…
Разве тебе не хочется поскорее засунуть свой мощный фаллос в тугую дырочку между ее ног? Знаю, знаю, наша птичка будет строить из себя недотрогу, но я прикажу рабам держать ее, а ты будешь наступать снова и снова, пока не прольется золотой дождь в благодатную пашню. О, какое чудное сравнение! Восковую дощечку и мое любимое стило! Скорее, тупые бараны, – я должен записать эту мысль, пока она не ускользнула, как часто бывает в последние дни!
Солдат молчал, уставившись на императора, словно до конца не понимая сути приказа. Тогда Фурий решил поторопить его новой ехидной репликой:
– А, может, я зря присудил победу тебе? На арене еще неплохо показал себя Грани из племени херусков. Думаю, уж он-то бы знал, как усладить мой взор хорошей постельной возней. Учти, будешь долго раздумывать, велю привести Грани сюда и мы вместе с тобой станем любоваться, как он валяет на ложе нашу скромницу.
Встрепенувшись, Борат тут же перевел взгляд на меня и резко дернул завязки шлема, желая поскорее избавиться от него. Кажется, Борат принял решение, а я в душе застонала, на все лады проклиная задумку Фурия.
«Конченый извращенец… скотина ж ты бесчеловечная! Но мы не станем скулить и хныкать, ползая у твоих ног, правда, Борат? Подумаешь, потискаться у всех на виду! Здесь это самое обычное дело, рабы и не к такому привыкли, – в последнюю очередь господа думают о том впечатлении, что производят их спаривания на молчаливых свидетелей из разряда «говорящих орудий».
Несколько театральным жестом я протянула обе руки вперед. Надеюсь, Фурий не различит тонкой издевки в моих подобострастных словах.
– Борат, иди ко мне! Раз повелитель оказывает нам величайшую милость, предлагая использовать свою постель, мы возляжем на нее и старательно воздадим почести Венере. Даже если нас завтра казнят, будет о чем поведать скучающим ларам – духам славных предков в царстве теней.
– Как красиво ты высказалась, радость моя! – искренне восхитился Фурий. – Я всегда знал, что в минуту напряжения духовных сил человеческие уста извергают величайшие истины. Пусть это всего лишь женские уста…
Рабыни помогли Борату стащить металлическую броню, избавиться от порванного, грязного плаща. Потом с непроницаемым лицом он направился в сторону кровати, и я едва могла сдержать дрожь волнения. Хорошо еще, что нас не заставили раздеваться донага, может, растрепанная, задравшаяся одежда придавала особую пикантность ситуации в глазах Фурия.
Каким-то чудом на недолгое время нам удалось отрешиться от чужих любопытных взглядов и сосредоточиться друг на друге. Борат начал с торопливых поцелуев, и я поначалу даже пыталась неловко отвечать.
Он был порывист и грубоват, словно боялся, что меня в самом деле отдадут Грани, цезарь знал, на какую мозоль надавить. Я не противилась и вроде бы ничего не стыдилась. Только почему-то инстинктивно сводила ноги вместе и не могла сдержать слез. Потом как в бреду услышала над собой тихий шепот Бората:
