class="p1">⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Прощай, Ардальон!
⠀⠀ ⠀⠀
Катя все работала на почте. И вот что там было выгодно: придет другой раз посылка, а получать ее некому — нет в городе этого человека.
Она лежит неделю, лежит другую, а за ней все не приходят.
А когда она пролежит месяц, тогда составляют бумагу, что за посылкой никто не явился, а посылку раздают.
Так и Кате попадало: то немножко крупы, то сухарики. И она всегда делилась с Мишкой.
А однажды попало невиданное в те годы диво — белые сухари! Катя во всю прыть побежала домой, чтобы угостить Ардальона.
Но Ардальон уже ничего не хотел. Он лежал и задыхался. А Мишка плакал у дверей.
Ардальону не хватало воздуха. Сколько хочешь кругом воздуха, а ему не хватает!
Он похватал, похватал ртом и умер.
Стали печалиться, провожать. Даже Егоровна пришла. Говорит: «Я ровно осиротела!»
Проводили его, а потом и Катя уехала. Это он велел ей ехать в Петроград, к его товарищам: «Они помогут! А то пропадешь здесь одна-то!»
И осталась у Мишки одна только мама.
Так они и жили вдвоем целый год.
И вдруг откуда ни возьмись — Сережка. Прямо, как снег на голову!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Что рассказал Сережка
⠀⠀ ⠀⠀
Сережка такой интересный! В чем-то новый, а в чем-то — как раньше! В чем-то вырос, а в чем-то — все такой же!
Он прежде всего спросил:
— Нет ли писем?
— Нет писем!
— И от Яночки нет?
— И от Яночки нет!
Помолчали. Вспомнили про Колю — попечалились.
Еще помолчали. Потом Сережка оживился и сказал:
— Мишка! А я ведь все-таки поймал живоглота!
— Маевского?
— Ага! Его самого!
— Да что ты? — удивился и обрадовался Мишка.
— Ага!
— Расскажи как?
— Случайно! Просто подвезло!
И Сережка весело стал рассказывать:
— Вообще-то мне пришлось плохо: сперва хворал тифом, потом ранили. Но не совсем плохо: тифом хворал, а не умер, ранили, а не убили!
После ранения мне опять дали отпуск. А куда ехать? Отец — мать на фронте. Иван Сидорович где-то там же. Яночка уехала.
Решил навестить старуху тетку. Она в Вахрушах, недалечко отсюда.
В памятный день, никогда его не забуду, 27 июня 1919 года зашел я на кладбище. Там зелени много, думаю — подышу.
Брожу от могилки к могилке. Вижу на одном памятнике немецкие буквы. Сразу вспомнил Мелиса, вспомнил, как он погиб.
А потом всех вас стал вспоминать. Прилег у памятника и вспоминаю.
И знаешь, как-то я задремал — на припеке, на утишинке.
Проснулся от чьих-то голосов. Кто-то еще забрел.
Слышу: говорят двое. И о чем говорят?! О том, как из Сибири пробирались. Но ведь в Сибири — Колчак. Значит, это — беляки от него!
С меня сразу весь сон сдуло. Слушаю, чтоб ничего не пропустить. В это время один говорит:
— Надо быстрей! Зря время теряем!
А другой отвечает:
— А отвечать кто будет, если попадемся? Я буду отвечать? Господь бог будет отвечать?
У меня даже мурашки по спине. Я вспомнил, как Маевский кричал на Кольку: «А сапоги кто будет чистить? Я буду чистить? Господь бог будет чистить?»
Мишка торопливо кивнул головой. Он тоже мгновенно вспомнил, как Коля на этом же самом крылечке тер кирпич о кирпич — делал кирпичный порошок. И как к нему подошел Маевский и стал вот именно так кричать, а потом двинул ему сапогами прямо в рот.
— Ну, вот, — продолжал Сережка. — Я потихоньку поближе. Гляжу из-за кустов. Один, который торопит, мне незнаком. А другой — Маевский. Ей-богу, Маевский.
— Ну, думаю, теперь не уйдешь.
Они с кладбища, я за ними. Заприметил их домик и бегом — заявлять.
Прибежали, а Маевского уже нет! Неужели ушел? Знаешь, я никогда не плачу, а тут чуть не заревел от обиды!
Но этот признался, что Маевский вернется. Обязательно вернется!
Оставили на Маевского засаду, а этого увели. Стали допрашивать.
Говорит, что зовут его Николаем Карсавенко, а документов никаких нет.
Стали обыскивать, а у него в чемоданчике два револьвера и куча денег — целый миллион! Хорош купец!
Я скорей назад — в их домик! И поймал живоглота! Сам обезоружил, сам сдал!
— Вот здорово! — восхищенно и завистливо сказал Мишка и с каким-то уважением поглядел на Сережку.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Олень возвращается к Мишке
⠀⠀ ⠀⠀
— Ну, ладно, — сказал наконец Сережка. — Поговорили и хватит. Пора мне в путь. И вот что, Мишка: дорога у меня опасная, бои, разведка. Сегодня — живу, а завтра — нет. Черт знает, что случится! Может, и не вернусь. На, возьми, похрани оленя! У тебя спокойнее. Если вернусь — отдашь мне. А не вернусь — вспоминай меня… А если вдруг приедет Яночка — ей отдай!
И он отдал оленя — золотые рога Мишке. А на олене теперь и четвертая ножка обклеена бумажкой, а на бумажке написано:
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Вот так олень снова вернулся к Мишке…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Послесловие
⠀⠀ ⠀⠀
Я написал эту книгу, перечел ее и задумался. А все ли тут верно? — подумал я.
Михаил рассказывал мне о своем детстве двадцать пять лет спустя. А я записал его рассказ еще через пятнадцать лет. Сорок лет прошло с тех пор, как все это было.
Но ведь память может подвести человека! Так ли было все, как рассказал Миша, как записал я?
Чтобы проверить это, я стал читать книги о прошлом нашего края, стал говорить со старыми людьми.
И я думаю теперь, что в основном все, рассказанное Михаилом, — правда!
Но в некоторых мелочах он кое-что спутал.
Вот, к примеру сказать, ему, тогда шестилетнему, показалось, что арестантов водили в тюрьму полицейские. А на самом деле этим занимались специальные конвойные.
Но разница тут не существенна. И я не стал исправлять этих мелких погрешностей.
Нет в нашем городе и описанной Михаилом тюрьмы, которая тогда называлась «Арестантскими ротами». Но она была. Ее просто закрыли, и теперь в этом здании кордная фабрика — делают корд для автомобильных покрышек.
Была при тюрьме и церковь с куполом. Я видел этот купол, покрытый звездочками, на старой фотографии.
Леса, где стояли тогда солдатские палатки, тоже нет. Но улица, которая
