я ее.
Акил подается вперед.
– Да, и даже если они не ответят, ты в буквальном смысле размазала их по стенке. Это дорогого стоит.
– Ага. – Эверет запускает руку в волосы. – Наверное.
Я знаю, как сильно Эверет хочет перемен. Меня до сих пор греет изнутри то, что она сказала на прошлой неделе у себя в комнате: теперь я это понимаю, правда понимаю. Эверет всегда будет бороться за правое дело – хоть в театре, хоть в компании невоспитанных девиц, презрительно задирающих носы у нас в ресторане. Она всегда будет мечтать о лучшем, более справедливом мире. Я тоже. Я нерешительно вытаскиваю рюкзак из-под скамьи. И достаю из него десяток рекламных буклетов колледжей, которые все это время прятала в нижнем ящике комода. Эверет разглядывает стопку глянцевых брошюр у меня в руках.
– Готова? – спрашивает она.
Я нервно кусаю губы.
– Насколько это возможно.
– Ты справишься, – уверяет Акил и ободряюще сжимает мне кисть.
Надеюсь. Окончательно этот план у меня сложился только прошлой ночью. Мы с Эверет обсудили все по телефону, когда родители, Сиси и бабуля уже дрыхли без задних ног. И она, и Акил пришли для моральной поддержки. Я кошусь на сестренку, которая как ни в чем не бывало играет с куклами в грязи непонятного происхождения.
И тут дверь ресторана распахивается. На крыльце возникают мои родители, у которых вновь появилась возможность брать перерывы по пятницам, поскольку Лиззи повысили со старшей в смене до шеф-повара. Мама стряхивает сырой от влажности свитер. Стиснув брошюры, я смотрю на Сиси – та, отбросив кукол, вцепляется грязными пальчиками в папины штанины.
– Ого, – удивляется папа, – не знал, что вы здесь.
– Здравствуйте, мистер и миссис Ли. – Эверет приветственно машет им. – Давно мы с вами не виделись.
Мама косится на брошюры, потом на Акила.
– Мы тоже рады тебя видеть. Как было в лагере?
– Если честно, могло бы быть и получше.
Но мама ее не слушает. Она неторопливо спускается с крыльца, не сводя взгляда с Акила.
– Мы знакомы?
Прежде чем он успевает открыть рот, я торопливо вставляю:
– Нет. Это сосед Эверет, он недавно переехал в Квинс, и мы показываем ему Чайнатаун.
По сути, это правдивая ложь. И Акил знает, что я пока не готова знакомить родителей со своим парнем – нельзя вываливать на них столько сюрпризов сразу. Папа разглядывает пестрые обложки с названиями колледжей: Дженезио, Хантерский, Леманский, Городской колледж Нью-Йорка. Если бы я могла прямо сейчас просочиться в щели канализационного люка, я бы это сделала.
Папа стряхивает Сиси с ноги и показывает на брошюры:
– Это что такое?
Я нервно сглатываю.
– Гм. Это то, о чем я хотела с вами поговорить.
– И на этой ноте, – оживляется Эверет – она вскакивает со скамьи и чуть не отрывает Акилу руку, – мы, пожалуй, пойдем. Нам нужно… Уоткинса покормить. Ну все, пока!
Вся моя семья провожает их взглядами: Акил плетется за Эверет, как пес на поводке.
– Пойдем наверх, – сухо предлагает папа, – и все обсудим?
Я киваю. Сунув стопку брошюр под мышку и закинув рюкзак на плечо, я захожу вслед за родителями и сестренкой в дверь черного хода и поднимаюсь в квартиру. Как только мы заходим домой, Сиси убегает в гостиную. Из бабулиной комнаты выходит Даника – заметив наши напряженные лица, она берет ключи, сумку и мудро выскальзывает в коридор.
Родители выдвигают стулья из-за кухонного стола. Я раскладываю перед ними брошюры, словно это игральные карты и мы просто играем очередной кон. Если бы еще только руки так не дрожали.
– В общем, – начинаю я, представляя, что читаю сценарий, который мы с Эверет сочинили накануне, – я хочу сказать вам, что очень люблю наш ресторан. И наш район люблю, и ту жизнь, которую вы здесь построили для нас с Сиси. Но я все лето об этом думала, и я… В общем, я не уверена, хочу ли такого будущего. То есть остаться тут. Я изучила разные варианты. И я хочу… Хочу…
Дыши, Джиа, дыши. Я думаю об Акиле на велосипеде, о вере, которой светились его глаза, когда он на меня смотрел. Ты вмещаешь в себе столько всего. Я вдыхаю затхлый запах квартиры и глянцевой бумаги.
– Я не хочу поступать в училище. Я хочу отучиться четыре года в настоящем колледже.
– Джиа…
– Четыре года в государственном университете. Там, где я смогу получить грант на весь срок обучения. Я изучила вопрос, и теперь почти в любом колледже штата можно учиться бесплатно. Если я правильно заполню все заявления, то, думаю, смогу даже претендовать на общежитие и довольствие. – Я глажу корешки брошюр. – Все это – просто возможные варианты, но я хочу попробовать.
Пару секунд, которые, кажется, растягиваются на пару часов, родители хранят молчание. Наконец мама берет слово.
– Я знала, что этим летом с тобой что-то происходило. – Она барабанит пальцами по столу. – Ты так часто уходила гулять, и ресторан тебя, похоже, перестал интересовать.
– Правда? – удивляется папа.
Мама пихает его в бок.
– Ай-яй, ничего ты не замечаешь.
У меня в горле пересыхает, глаза щиплет от подступающих слез. Я так горжусь тем, чего добились родители. Горжусь как никогда. И мне хочется полюбить запах тарелок из промышленной посудомойки, ровные линии выглаженных скатертей. Мне так хочется хотеть такого будущего.
Папа скрещивает руки на груди.
– И чему же ты будешь учиться эти четыре года?
– Может, бизнесу. – Лица родителей тут же светлеют. – Может, чему-то еще. Искусству, литературе или психологии, как Ариэль. Пока не знаю.
– Джиа, – говорит папа, – мы приехали в эту страну, чтобы обеспечить тебе хорошее будущее. Стабильное будущее.
– Я знаю. Просто я… Я хочу сама сделать выбор.
Часы на стене, кажется, тикают все громче и громче. Родители молчат, и мне хочется провалиться сквозь пол.
– Простите, – не выдерживаю я. – Не хотела вас расстраивать.
Мама встает из-за стола. Я переживаю, что она сейчас загонит меня в комнату, но она просто набирает воду в чайник и ставит его на конфорку. И гладит свои локоны, что доходят до середины шеи.
И тихо говорит:
– Понимаю.
– Правда?
Мы с папой разеваем рты, а мама достает кружку из шкафчика. Открывает жестянку с листовым чаем, который год назад прислали нам тетушки из Гуанчжоу, и насыпает ложку чаинок в кружку.
И поворачивается к нам – папа хмурится, я сижу с широко распахнутыми глазами.
– Когда я училась в школе, я хотела стать писательницей, – начинает мама. – И писать на английском. Учителя говорили, что у меня талант. Я думала, что поступлю
