жизнью. А вообще, что они за люди?
– Китаевы, муж с женой. В гражданскую партизанили, Софья Власовна была санитаром. Потом он был капитаном на пароходе, сейчас бакенщик. Сын погиб на границе.
– Если бы он утонул, Софья Власовна осталась бы совсем одна. Не знаю, смог бы я сделать такое. Сначала они спасают нас, потом нашего сына, невольно подумаешь, что есть какая-то высшая сила, не дающая нам умереть. Но для чего? Для новых мучений? Может, у сына будет другая судьба?
– Я назвала его Семеном.
– Отец был бы рад. Так хочется посмотреть на сына. Я пропустил самый счастливый день в моей жизни, – Алексеев устало прикрыл глаза, и Марта, убедившись, что муж уснул, вышла во двор. И впервые заметила, что вокруг полно бледно-фиолетовых подснежников, а невдалеке, возле огромной поленницы, стоит барак с забитыми окнами, именно в таком ютились они с матерью до переезда к Гане. И, конечно, поинтересовалась, неужели и здесь работали спецпереселенцы? И зачем здесь поленница?
Игнат Захарович охотно ответил:
– Видно, вас везли на пароходе, что топился углем. А есть такие, что ходят на дровах, вот для них по всей Лене в определенных местах стоят вот такие штабеля. А барак. Раньше лес для пароходов заготовляли километров на тридцать повыше. Там все повырубили и прошлой осенью к нам перебрались. Нехорошее соседство, пьют, дерутся. И к нам приходили, водку требовали, отпор я им дал, так пообещали дом спалить. Осенью снова появятся, одна надежда, что скоро все суда на уголь перейдут. Как Ганя, сказали ему о сыне?
– Жалеет, что не увидел его.
– Ну, это поправимо.
– А почему одни бакена красные, а другие белые?
– Лена, река широкая, но судовой ход узкий, вот мы справа, если смотреть по течению, поставим красные бакена, а слева – белые. И капитан, увидев их, сразу поймет, куда ему держать курс. Работа наша тихая, незаметная, но без нее никуда.
– Ох и хвастунишка у меня муж, – вышла на крыльцо Софья Власовна.
– Почему хвастунишка? Я уверен, важнее нашей работы на реке нет.
– Игнат, я вот что подумала, надо отнести Ганю в барак. А Марту выдадим за мою племянницу, по-русски она говорит без акцента. Эмгэбэшники сюда не нагрянут, а участковый сильно вникать не будет. Им если и дали указание искать, то двоих мужчину и женщину.
– А вдруг он потребует у Марты документы?
– Вот, давайте, и прикинем, что будем говорить. Откуда она приехала, кем работала, есть ли родители, дети, сколько лет? И главное, почему приехала сюда и когда?
На следующее утро на носилках унесли Алексеева в барак, где у одной стены рядами стояли нары с соломенными матрасами, у другой – длинный стол, лавки, в углу печь-буржуйка.
– Ночами будет холодно, можно было бы печь растопить, но привлечем внимание. Ничего, у нас тулуп хороший есть, не дадим замерзнут. Днем на дверь будем вешать замок.
– Как в темнице. Может, доски с окон сбить? – глянула на мужа Софья Власовна.
– Скоро начнется навигация, пароходы будут останавливаться для погрузки дров. Вдруг кому-то вздумается заглянуть сюда. Матросам, конечно, будет не до этого. А вот пассажиры могут. Надеюсь, Ганя к этому времени встанет на ноги.
– Постараюсь. Мы доставили вам столько беспокойства.
– Так это хорошо. За зиму устали от однообразной жизни. Перечитали все книги, журналы. Я даже с Игнатом Захаровичем на охоту ходила, научилась петли на зайцев ставить.
– Ну, не всегда однообразно, – поправил жену Китаев. – Появился осенью, в ноябре, поблизости шатун, а у меня патроны только с дробью были. А шатун обнаглел, прямо к дому подходил, здоровенный медведище, едва Боцмана не задрал, успели в дом запустить. Убежал, лишь когда я выстрелил, не в него, в воздух, а то дробью только бы разозлил. Убежал, но ходил поблизости. Боялись из дома выходить. Пока бегал в наслег за пулями, извелся, переживал за Софью Власовну.
– Убили?
– Харлампий Прокопьев. Это у него ваш мальчик. Охотился в этих местах за изюбрем, а шатун его сзади скрадывал. Но Харлампий охотник опытный, не дал себя обмануть. А я с тех пор всегда, как в лес, беру патроны с пулями. Вот и завтра тоже не забуду. Хочу до озера пройти, тут недалеко, уток пострелять.
– Это будет первая весна, когда я не пойду на охоту, – вздохнул Алексеев.
– Главное, чтоб не охотились на вас. Ладно, устраивайтесь, поправляйтесь.
– Ганя, я тоже пойду, возьму что-нибудь почитать.
Когда по реке несло лишь отдельные, небольшие льдины, Алексеев уже мог сидеть. Однако вставать и ходить Софья Власовна запретила. Нарушил он этот запрет в тот день, когда появился первый пароход. Марта как раз ушла в дом за завтраком для мужа и, услышала:
– Пароход!
Вместе с Софьей Власовной выбежала из дома. Пароход, отчаянно дымя, тянул за собой несколько деревянных барж.
– А как он находит дорогу, вы же не поставили ни одного бакена?
– На этом пароходе опытный капитан. Да и река сейчас полноводная.
Пароход, сбавляя ход, стал подваливать к берегу.
– Бункероваться будет.
С парохода сначала дали гудок, потом что-то прокричали в сторону барж, и на нос передней баржи торопливо прошел шкипер. Скоро ему поступила команда отдать якорь.
И Марта, прихватив завтрак, заторопилась в барак. Алексеев сидел на кровати, прислушиваясь к тому, что происходило на реке.
– Пароход? Пассажирский?
– С баржами. Подойдет сюда для погрузки дров.
– В детстве мне хотелось быть великим охотником и еще капитаном. Когда мимо села проходил пароход, охватывала тоска. Трудно выразить это ощущение, но так хотелось оказаться на судне. Помоги-ка, – с помощью Марты Алексеев поднялся, на нетвердых ногах прошел к окну.
Пароход, оставив баржи, бросил якорь чуть повыше поленницы и, сплывая, остановился как раз напротив нее. Матросы заделали причальный конец за росшую на берегу, сосну, и начали устанавливать сходни…
Носили дрова на носилках, для удобства к ручкам были привязаны лямки, матросы надевали их на шею. Работали, не отдыхая, на барак никто не обращал внимания.
– Кто знает, может, капитаном станет наш сын. Так хочется его увидеть. Чуть окрепну и поеду в Якутск, попробую там добиться справедливости. Но сначала придется сходить в село, забрать признательные показания, что написал за меня Усачев.
– А если тебя в Якутске арестуют, посадят?
– Но иного решения нет. Не бегать же всю жизнь? – Алексеев вернулся к нарам, осторожно сел. – Хоть и на свободе, а сплю на нарах. Да у нас, похоже, вся страна на них спит.
– Ешь, уже остыло.
– Ельцы. Мы, наверное, уже надоели Китаевым. Кормят нас, поят. Неудобно. Никогда не был нахлебником. Как у них с продуктами?
– В основном свое, не покупное. Китаев он и охотник, и рыбак. А в леднике, он в
