своих новых работ.
— Мне удалось получить приличную оценку за скульптуру дерева, но должна признать, что эта техника не будет моей сильной стороной, — сухо констатирую я. Карандаш или кисть в руках, и я ваша девочка, но лепить из подручных материалов — не мой конек.
Ничего страшного, мне все равно нравится вызов. И даже если конечный продукт меня не впечатлил, мой профессор не выглядит разочарованным.
— Я уверен, что все получилось гораздо лучше, чем ты себе это представляешь. — Говорит он совершенно искренне.
Его уверенность в моих силах вызывает румянец на моих щеках, и на мгновение воздух между нами наполняется свежим потенциалом.
— Спасибо, — пробормотала я, сбитая с толку неожиданным комплиментом.
Петр кивает и возвращает свое внимание к бокалу с вином. Я делаю то же самое, потягивая холодный, освежающий привкус перебродившего винограда.
Когда нам приносят еду, воцаряется тишина, и я нарезаю тунца, а Петр в это время расправляется с королевскими крабовыми ножками на гриле. Каждый кусочек восхитителен, морепродукты такие свежие и ароматные, о каких я только могла мечтать, но я сдерживаю стон благодарности, который вырывается у меня из горла.
Стоическое молчание Петра не позволяет чувствовать себя комфортно, и мой энтузиазм сходит на нет.
В завершение трапезы мы делим банановый крем с «Наполеоном», который выглядит так же прекрасно, как и на вкус, и облегчение захлестывает меня, когда Петр наконец подписывает чек. После более чем часа вынужденной близости я гужу от напряжения и более чем готова снова встать и двигаться.
— Не хочешь ли немного прогуляться вдоль реки, прежде чем я отвезу тебя домой? — Предлагает Петр, направляя меня к входной двери.
— О, конечно. Звучит неплохо, — соглашаюсь я, и мой пульс без видимой причины учащается.
Ветер стих, последние капли солнечного света исчезают с неба, и мы дышим свежим воздухом, пока он ведет меня через мост на Кларк-стрит к южному берегу реки. Ночь прекрасна, воздух свеж и прохладно касается моей обнаженной кожи, но моя куртка с мягкой подкладкой не дает мне замерзнуть.
Петр засовывает руки в карманы пиджака, и я, вместо того чтобы взять его за локоть, делаю то же самое. Мы идем в дружеском молчании по бетонной дорожке у самой кромки воды. Время от времени я краем глаза поглядываю на своего жениха.
Он опускает голову, слегка нахмурив брови, и во мне разгорается любопытство: о чем, должно быть, он думает? Я просто не могу понять его. Я никогда не встречала человека, способного очаровывать и в то же время такого замкнутого.
Он приостанавливается, когда мы подходим к перилам перед мостом ДюСейбл, и с любопытством смотрит на исторический мост. Его черты лица поражают при таком освещении, а глаза — бледно-серебристые, как луна. Тени подчеркивают его сильную челюсть и едва заметную ямочку на подбородке.
Я не могу оторвать от него глаз, и легкий ветерок перехватывает дыхание, когда я на мгновение оказываюсь в плену его красоты. Сердце щемит от желания почувствовать ту близость с ним, которую я обрела в Нью-Йорке.
Ободренная двумя бокалами вина и подгоняемая своим одиночеством, я подхожу к нему ближе, проскальзывая между его крепкой грудью и перилами речной дорожки. Его серебристый взгляд встречается с моим, выражение его лица удивленное, но Петр не отстраняется.
Я принимаю это за добрый знак и, хотя рискую быть отвергнутой, пользуюсь моментом. Приподнявшись на носочки, я опираюсь на мускулистые плечи Петра и сокращаю расстояние между нами.
Наши губы встречаются во взрыве фейерверка, от которого по моему телу пробегают мурашки. Головокружительное возбуждение нарастает в моей груди, когда руки Петра обвиваются вокруг моей талии, притягивая меня к своему теплому, твердому телу. И он, кажется, поддается, его напряжение ослабевает, когда он изгибается вокруг меня, прижимая мое тело к своему. Из его груди вырывается мучительный стон, и его язык проникает между моих губ в страстном и напористом поцелуе.
Я дрожу от возбуждения, которое теплой волной разливается по моему телу. Я подчиняюсь его объятиям, наслаждаясь тем, как его сильные руки скользят по моей спине. Мои легкие жаждут кислорода, и я задыхаюсь от его губ, не желая разрывать поцелуй, даже несмотря на свою потребность.
И это все, что требуется, чтобы привести его в чувство?
И в тоже мгновение огонь между нами становится холодным, когда руки Петра переходят на мои плечи, и она грубо отталкивает меня. Гнев вспыхивает на его лице, когда он держит меня на расстоянии вытянутой руки.
— Что, по-твоему, ты делаешь? — Рычит он, его тон обвиняющий.
— Я… я просто… я думала… — Я осекаюсь, так как от неприятия на глаза наворачиваются горячие слезы. Я надеялась, что напряжение между нами больше связано с напавшими на меня мужчинами, и думала, что если покажу, что справляюсь с травмой, то мы сможем вернуться в нормальное русло. Но горькая ненависть в серых глазах Петра говорит об обратном.
— Не пытайся повторить это дерьмо, — огрызается он, слегка встряхивая меня. — Я вожу тебя на свидания только потому, что этого от меня ждут как от жениха. Так что перестань вести себя как влюбленный щенок. Ты не любишь меня. Мы застряли вместе, но не любим друг друга. Поняла? Хватит искать какого-то дурацкого счастья.
Яростный гнев вспыхивает во мне, когда я оказываюсь лицом к лицу с правдой.
— Это не то, что ты сказал мне в ночь, когда мы занимались сексом, — отвечаю я, и моя боль только подстегивает мою ярость. — Почему ты так настроен против того, чтобы быть со мной? — Я нажимаю, не в силах больше терпеть незнание. Если он хочет ненавидеть меня, то хорошо. Но я заслуживаю знать, почему.
Но Петр не отвечает. Вместо этого он убирает руки с моих плеч и делает шаг назад. Его кулаки сжимаются, а челюсть яростно работает, заставляя сухожилия проступать под его пятичасовой тенью.
— Я думала, что в Нью-Йорке у нас была настоящая связь, — настаиваю я, понижая голос. — Но теперь ты ведешь себя так, будто этого никогда не было. Так в чем же дело? Я заслуживаю объяснений, по крайней мере. Я плохо легла? Ты любишь кого-то другого? Пожалуйста, просто скажи мне.
На лице Петра разгорается война, и в кои-то веки я прекрасно его понимаю. Нерешительность, конфликт, как будто он хочет сказать мне что-то. Его губы раздвигаются, как будто для того, чтобы сделать это. Но затем его челюсть снова захлопывается. Он полностью замолкает, его брови сжимаются в глубокую хмурую гримасу, а выражение лица становится совершенно безэмоциональным.
— Свидание окончено. Я отвезу
