– переодеваться.
– Булочки! Румяные! С изюмом! – послышался голос Майи.
Он уже натянул на себя джинсы и только взялся за футболку, как получил чем-то мягким и пахучим по носу. Через секунду понял – цветы. Букет, который ждал Майю в репетиционной. И сама Майя обнимала Илью со спины. Вместе с этим букетом.
– Спасибо. Сегодня самый-самый удивительный день в моей жизни. И почти самый счастливый.
– Но не самый? – Илья вдруг не узнал собственный голос и был рад, что стоит спиной.
Он неожиданно понял, что ему важно знать, какой день был самый счастливый в ее жизни. И почему этот – не самый. Что было в другом? Что?! И знал, что не спросит. Не сможет.
– Был один. Счастливее, – ответила Май.
И неожиданно стало больно. И он закрыл глаза. И молчал. Понимал, что в жизни Май было много дней, в том числе счастливых, но хотелось… хотелось, чтобы самый счастливый – с ним. Потому что она – ЕГО. И хорошо, что букет так и не убрала, – цветы скрывали лицо. Только… какой же день у тебя был самым счастливым, Май?
– Самый счастливый день был в ноябре, – она ответила на его невысказанный вопрос. – Когда я играла на скрипке в Москва-Сити.
Потребовалось время, чтобы осознать услышанные слова, чтобы почувствовать, как покидает тело напряжение, чтобы понять, о чем она… и очень хорошо, что он спиной… стоял.
И что-то такое внутри от ее слов всполохнуло – яркое, обжигающее, что Илья резко развернулся, обнял Май, и приподнял ее над полом, и так и стоял – крепко прижав к себе, чувствуя, как касаются его щиколоток ее босые ступни. А букет теперь щекочет ухо. Потому что Май обняла руками за шею…
…Позже, уже совсем позже, когда все букеты были в вазах, а Май лежала под боком и Илья думал, что спала, она вдруг начала тихо говорить:
– Ты спрашивал как-то, в чем мы совпали с моей скрипкой. Так вот, я четко вижу все ее звуки – так, будто у меня абсолютно точное зрение. Все-все до единого. И у нее полная радуга звуков. На других скрипках чего-то… не хватало.
И он знал, что то, о чем она сейчас рассказала, – это большая тайна. Может быть даже – самая большая ее тайна. О которой не знает никто. И почему-то совсем по-детски захотелось уверить, что он никому про это не расскажет. Но Илья промолчал. Только поцеловал в висок и прошептал:
– Я так и знал, что это особенная скрипка. Мы будем ее беречь.
Он будет беречь их обеих. Потому что он в ответе. За тех, кого приручил.
А утром после завтрака с булочками и кофе, когда Илья искал свои неизвестно где оставленные очки, в гостиную с криками: «Я знала! Я знала!» – влетела Май, победно размахивая книгой.
Книгу он узнал и улыбнулся. Это был Сент-Экзюпери из его библиотеки. Илья хотел сказать, что сказок там нет, что это совсем другое – очень далекое от «Маленького принца», но зазвонил телефон. На дисплее высветилось «Петр Анатольевич, безопасность».
– Слушаю.
– Илья Юльевич, включите телевизор, канал «Деловые люди».
Пульт лежал на своем месте. Его искать не пришлось. Канал «Деловые люди» тоже. Первое, что увидел Илья, – хорошо знакомое извещение с огромными долгами по налогам, которое было получено в мае. Копия во весь экран. Голос за кадром сообщал о том, что компания долгое время считалась хорошо развивающейся и устойчивой к кризисным ситуациям. Потом картинка сменилась, показали портрет руководителя – то есть самого Ильи, потом здание бизнес-центра, где находился офис. А диктор бесстрастно выдавал информацию – сколько объектов ведет компания на территории столицы и за ее пределами и как непросто будет теперь ей удержаться на плаву.
– Что это? – голос Май раздался совсем рядом, тихий и испуганный.
– Бизнес-война.
Лето. Август
Музыкальное сопровождение: русская народная песня «По диким степям Забайкалья»
– Слушай, ну влип ты, конечно, конкретно, – Лёня говорил возбужденным голосом. – Кто-то проплатил.
– Знаю.
– Как думаешь, выберешься?
Илья пожал плечами, хотя его собеседник и не видел этого жеста. Разговор был телефонный.
– А ты как считаешь? – ответил он вопросом на вопрос.
– Ну… я думаю, что все будет нормально, выстоишь. Образуется как-то.
Помолчали. Илья вертел в руках карандаш, ожидая продолжения.
– Слушай, я чего звоню-то… – Лёня стушевался, и говорить ему стало как будто неудобно. – Тебя сейчас протащили по всем каналам, в общем… нет, мы друзья, это не обсуждается. Если нужны вдруг деньги – я дам. Немного, сам еще не оправился, но дам, ты скажи, если что, только… вот какое дело… давай пока не встречаться и не пересекаться. Я только подцепил тут одну. Короче, кажется, еще чуть-чуть, и до заявления в загс дело дойдет. Денежная очень. Буду с бабой и при бабках. Мне бы сейчас, как это называется… репутацию не портить. Очень трудно пыль в глаза пускать, когда только из минуса выбрался, понимаешь?
– Понимаю, – Илья отложил карандаш в сторону.
– Вот женюсь, получу доступ к деньгам, тогда и добро пожаловать. А сейчас мне бы не светиться.
Илья молчал.
– Без обид? – Лёня все же волновался.
– Без обид.
* * *
Август наступил незаметной, но предгрозовой тишиной. И одиночеством. Не страшным, нет. Просто Илью Майя почти не видела. Жили вместе, в одной квартире, иногда ужинали вдвоем, ложились в одну постель. Обнимали и целовали друг друга. Все чаще ее пальцы оказывались на его висках, снимая головную боль. Илья утверждал, что помогает.
Они были рядом и близки. Но Майя точно знала: все его мысли где-то в другом месте. Там, где шла сейчас война, которую ему объявили. И Майя старалась с пониманием относиться к тому, что эта война отнимает все его время и силы. И почти понимала. Ей очень помогла в этом книга, которую обнаружила в книжном шкафу.
Она нашла Экзюпери в Июльской библиотеке. Разумеется, не «Маленького принца». У Ильи с художественной литературой, а уж тем более со сказками, в шкафу было не густо. Больше документального – мемуары, воспоминания, эссе. А книга, которую теперь читала Майя, – именно воспоминания. Воспоминания летчика Антуана де Сент-Экзюпери. Его искренний монолог о буднях пилота, размышления о жизни, работе и смерти, рассказы о бурях и катастрофах. Об экстренных посадках на высокогорные плато и ночевках в горах. А еще – о разлуках и встречах. И письма. Письма к женщинам.
…ведь женщина – это такая нежность. А я в один прекрасный день начну стареть, да и
