ясно видели, что край колокола и в самом деле затерт, а от первой буквы осталась даже верхушечка — это подтверждали и пальцы, гладившие бугорок.
Сторож стоял рядом и бдительно следил за всеми манипуляциями явно ненормального гражданина. На лице его читалось откровенное опасение: «Как бы этот псих не спер колокол». Впрочем, он оказался добрым малым, этот сторож, из мичманов отставников, припомнил не только фамилию шофера, подвесившего на машину рынду, но, покопавшись в амбарной книге, отыскал и его адрес: Древняя улица, дом, где ресторан «Дельфин», Павел Николаевич Трехсердов.
Шулейко немедленно отправился на улицу, что вела к руинам древнего Херсонеса.
Дверь открыл высокий крепкий старик с роскошной шапкой седых волос — живая аллегория немыслимого понятия «цветущая старость». Возраст выдавали лишь глубокие резкие морщины, изрубившие лоб и щеки, словно шрамы. «Ему бы не мусоровоз водить, а играть в кино благородных разбойников», — невольно отметил про себя Шулейко.
— Чем могу служить? — громогласно вопросил «благородный разбойник».
Алексей Сергеевич коротко объяснил суть дела
— Рында вас моя интересует… Да нашел я ее в Карантинке. Там раньше свалка от гидрографии была.
— Давно нашли?
— Давно. Вскоре после войны.
— Гм… Вы бы ее в музей сдали… Все-таки историческая вещь.
— Там такого барахла хватает. Да и не нужна она им. Я в пятьдесят втором носил. Сказали: это царский флот, империалистическая война. Несите во вторсырье. А мне жалко стало. Вот и пристроил к делу.
Шулеико задумался.
— Послушайте, Павел Николаевич. А продайте-ка ее мне.
— На что она вам?
— Я ее в музей определю,
— Нет. Не продам! — отрезал Трехсердов.
Сказано это было столь решительно, что Шулейко ничего не оставалось, как распрощаться и покинуть неприветливый дом.
Глава третья. Григорий, Геннадий, Георгий!
В свободный день Шулейко отправился в следственный отдел, чтобы забрать тетрадь кавторанга Михайлова.
— Это последнее, что удалось прочитать. — Оксана Петровна извлекла из стола конверт, в котором лежал отпечатанный на машинке листок с пробелами неразобранных слов:
«…После долг(их) (и) неутешительных размышлений я пришел… принесут людям больше вреда, чем пользы… Настоящее… рассматривать (как) мою последнюю волю…
1…
2. Уничтожить все три опытных образца:
а) модель № 1, исполненную в виде серебряного свистка, находящегося во владении моей жены;
б) модель № 2, исполненную в виде насадки на духовой инструмент (корнет-а-пистон), что остался на моей севастопольской квартире (футляр зеленого сафьяна).
с) Модель № 3, исполненную в виде граммофона (ящик красного дерева), хранится в Форосе на даче ординарного профессора Дмитрия Михайловича Михайлова.
Душеприказчиком настоящего распоряжения объявляю вышеозначенного моего брата.
К сему руку приложил
Командир подводной лодки “Св. Петр”,
Капитан 2 ранга Н.Н. Михайлов 9-й
1910 год.
Атлантический океан».
Шулейко вздохнул и спрятал листок в конверт.
— Он не совсем прав… Точнее, совсем не прав.
— Почему вы так считаете? — спросила Оксана Петровна.
— «Все яд, и все лекарство» — так, кажется, говорил великий Гален. Иеро, точнее, инфразвуковая аппаратура Михайлова, могла бы принести больше пользы, чем вреда. Смотря как применять его изобретение. Тут сотни примеров.
— Согласна, согласна! Я где-то читала, что с помощью инфразвуковой аппаратуры можно предсказывать не только морские штормы, но и землетрясения.
— Можно и землетрясения. Животные прекрасно слышат тот неслышимый нами гул, который идет из земных недр и который ощущается нами тогда, когда уже поздно бежать из домов. Представьте только, как бы прекрасно дополнила сейсмическую службу служба инфразвукового наблюдения.
— Да, но неужели, кроме Михайлова, за все это время так никто и не преуспел в этой самой инфразвуковой технике?
— Пожалуй, нет. Открытие Михайлова, как это часто бывает, намного опередило свое время. Тут еще надо иметь в виду вот что: на долю двадцатого века выпало столько сногсшибательных изобретений, открытий, разработок, что инфразвуковая техника осталась где-то на обочине прогресса. Смотрите — ядерная физика, ультразвук, лазер, кибернетика, генная инженерия, космос — одна сфера ошеломительнее другой. А тут какие-то «сверхтихие звуки» — ничего никому не сулящие, ничем никому не угрожающие. Это в обыденном, конечно, сознании. Так в нашем исхоженном, истоптанном, изученном сверху донизу мире возникло белое пятно инфразвука. Нет, были, конечно, одиночки-энтузиасты, которые изучали это явление. Построены даже мощные инфразвуковые генераторы. Но все они очень громоздки, их размеры исчисляются в десятки метров. Михайлову удалось вместить свои «иерогены» в обычный свисток, в сурдинку, в граммофон! Но все секреты он унес с собой…
— Все да не все! Ведь где-то остались целых три модели.
— Прошло лет семьдесят. Где их найдешь?! — вздохнул Шулейко с пессимизмом явно напускным.
— Нашли же вы рынду с «Сирены»! — горячо возразила Оксана Петровна, не заметив фальши. В ней заговорил профессионал, задетый за живое, чего втайне и добивался ее собеседник.
— Что толку? Рында сказала то, что она сказала. Вот найти бы автора картины… Я тут все имена на «Г» перебрал: Геннадий, Григорий, Генрих, Густав…
— Георгий…
— Да, Георгий… Постойте, постойте… Ну, конечно же Георгий! Как я раньше не догадался!
— При чем здесь Георгий?
— Да ведь Юрий и Георгий означают одно и то же имя. У меня был школьный приятель, которого мы все звали Юркой. А по паспорту он Георгий Сергеевич. «Гэ Пэ» — Георгий Парковский!
— Интересно, интересно, — задумалась Оксана Петровна. — Минуточку… Сейчас мы кое-что уточним. — Она придвинула телефонный аппарат и стала набирать номер. — Алло! Виктор Иванович? Как вы поживаете? Когда пригласите на открытие? Нет ли у вас под рукой справочника Союза художников. Только Украины? Да, годится. Подожду. — Прикрыв трубку рукой, пояснила: — Это Чижов. Наш местный скульптор.
В последнем уточнении Шулейко не нуждался, так как хорошо знал имя главного севастопольского ваятеля.
— Да-да, слушаю… Посмотрите, пожалуйста, не значится ли в справочнике некто Георгий Александрович Парковский.
Шулейко не смог сдержать иронической улыбки. Для него этот вопрос звучал столь же нелепо, как если бы Оксана Петровна вздумала выяснить телефон Ивана Грозного. Однако в следующую секунду он чуть было не опустился в изумлении на подоконник.
— Так-так! — зазвенел вдруг голос женщины. — Минуточку, сейчас запишу. Это просто невероятно! Сколько же ему сейчас? Восемьдесят девять?! С ума сойти можно. И как он себя?.. Поразительно. А говорят, долгожители только на Кавказе! Спасибо большое, Виктор Иванович! Обязательно побываю… Всех благ! — Оксана Петровна положила трубку. — Ваш мичман Парковский живет в Балаклаве, — огорошила она и без того ошеломленного Шулейко. — Он старейший скульптор Крыма, а может быть, и всей Украины, а может быть, и России. К тому же автор тех статуй в Ретро-парке, что сокрушил ваш сын.
Шулейко с трудом обрел дар речи.
— Я сейчас же поеду к нему!
— У него есть телефон. Спросите сначала, как он себя чувствует и сможет ли вас принять.
