синей лампы. — Я сидела вот здесь и смотрела телевизор… — Она включила рефлектор и села против горящего экрана. — Теперь погасите верхний свет. Да, вот так я сидела и ненароком посмотрела на эту картину… Смотрите сами, вот отсюда…
Шулейко направил на полотно, тускло отливавшее в бликах телеэкрана, лучи синей лампы и в этом странном смешении света вдруг увидел, как на картине проступили четкие очертания… корпуса подводной лодки. Субмарина как бы кралась под волнами… Это было хорошо придумано!
— Кто же автор? — спросил Алексей Сергеевич, придя в себя от первого удивления.
— Я попыталась это узнать, но на полотне нет никаких пометок. Как она попала сюда? Никто не помнит. Завхоз говорит, что картина осталась вместе с мебелью от прежней организации, владевшей пансионатом. Есть инвентарный номер, но он ничего не объясняет. Вы обратили внимание, как похожа эта лодка на ту, что мы нашли в Луана-дари?
— Похожа, да не очень… У этой рубка попрямее… Но в общем-то они наверняка из одного времени.
— Картина явно записана, — Зоя зажгла люстру, и очертания субмарины исчезли. — Знаете, как иконы записывали?
— Да, конечно. Поверх старого лика писался новый.
— Вот-вот. Надо снять верхний слой и рассмотреть, что здесь было написано сначала.
— Снимать краски — долгая история. Проще сделать рентгеновский снимок.
— Вы сможете?
— Да, вроде бы у меня есть знакомые… — Шулейко подумал об Оксане Петровне.
— Тогда берите ее с собой! — распорядилась Зоя. — Вашу же повесим на место «Волн». Надо только на нее перекрепить инвентарный номер… Все равно она в комнатной описи значится как «картина масляная в раме 100 × 65».
— Но у меня рама чуть меньше.
— Ничего, — успокоила его Зоя. — Здешним ценителям искусства ничего не стоит пометить в акте, что «картина в раме» усохла. Она же ведь масляная, не так ли?
— Так, — улыбнулся Алексей Сергеевич.
Три дня Шулейко с нетерпением ждал данных рентгеноскопического анализа. Наконец Оксана Петровна позвонила:
— Приезжайте. Мне только что принесли рентгенограмму…
Через полчаса Шулейко держал в руках еще влажноватый лист широкой рентгеновской пленки. Среди смутных разводьев и пятен прорисовывался силуэт подводной лодки. Снимок был настолько четкий, что можно было даже разобрать название корабля, выведенное на носовой скуле: «Сирена». Но самое главное — в нижнем углу записанной картины проступали авторские инициалы, сплетенные в затейливый вензель: «Г.П. — 76».
— Кто же этот «глаголь-покой»? — спросил Шулейко, прочитав инициалы на морской манер.
— Кто такой «глаголь-покой», не знаю, — отвечала Оксана Петровна, вытаскивая закладку из корабельного справочника, — а вот судьбу подводной лодки «Сирена» удалось установить довольно точно. В 1920 году врангелевцы увели ее вместе с остатками Черноморского флота в Бизерту. Там она простояла до 1928 года, после чего ее разобрали на металл.
— Почему портрет «Сирены» был написан в 1976 году, а не при жизни субмарины, когда она была в зените славы? — размышлял вслух Шулейко. — Знать тогда о ней могли лишь историки, причем очень узкого профиля — те, кто изучает Первую мировую войну на Черном море…
— К вашим вопросам, — вздохнула Оксана Петровна, — я могу добавить лишь свои. Зачем и кому понадобилось записывать первую картину? Кто ее записал — сам автор, которому картина не понравилась, или другой художник? Если автор, то кто он — знаток морской старины или…
— Или сам моряк, — продолжил мысль Алексей Сергеевич, — член экипажа этой лодки…
Оксана Петровна усмехнулась.
— Я даже подумала: уж не сам ли это Парковский написал?
— А почему бы и нет? Сколько могло ему быть в семьдесят шестом? Лет восемьдесят от силы…
— Инициалы не совпадают. Того звали Юрий Александрович, сколько мне помнится. А на вензеле четко просматривается: «Гэ. Пэ». К сожалению, я не могу принять участие в ваших розысках, хотя, признаюсь честно, вся эта история мне интересна и в человеческом, и в профессиональном плане. Но работы, как, наверное, и у вас, выше головы… Теперь по делу вашего сына. Могу вас немного обрадовать. Вот заключение эксперта по холодному оружию: «Представленный на исследование предмет является ножом индийского кустарного производства и предназначен для разрезания бумаги (листов книг, конвертов и т. п.). Этот нож, хотя и стилизован под индийские национальные образцы холодного оружия, но в действительности холодным оружием не является…»
— То, что нож для разрезания бумаг не является холодным оружием, — усмехнулся Алексей Сергеевич, — это я и без эксперта знаю.
— Ну, не скажите… Среди юристов нет определенного мнения, что считать холодным оружием, а что предметами хозяйственно-бытового или туристско-спортивного назначения. Вы знали, что ваш сын ходит с ножом?
— Да. Но я знаю и то, что Вадим никогда не пустит в ход свой нож первым. У любого мужчины должен быть нож для самообороны, для дороги, да мало ли для какого другого дела. Я сам всегда ношу с собой нож.
— Интересно взглянуть!
— Пожалуйста.
Шулейко достал из портфеля пластиковые ножны и извлек из них нечто вроде финки с рубчатой резиновой рукоятью.
— Ого! — воскликнула Оксана Петровна. — Вот здесь и в самом зеле без экспертизы ясно — самое настоящее боевое оружие.
— Боюсь, что вы ошибаетесь. Это нож для выживания в джунглях. У него полая рукоять — для насадки на палку. Вот тогда эта штука действительно превращается в оружие — в копье. По вашей классификации это скорее туристско-охотничий инвентарь.
— Он вписан в ваш охотничий билет?
— Да.
— Тогда все в порядке. И все же я противница таких вещей…
Шулейко вышел на улицу в весьма смятенном состоянии духа. В голове престранным образом мешались мысли о Вадиме, о «Сирене», о справочнике Союза художников, наконец, этот разговор о ножах… Надо было собраться, сосредоточиться.
С Константиновской батареи бабахнула полуденная пушка. От этого тугого гулкого звука все мысли разлетелись в разные стороны. Только тут он обнаружил, что стоит на Приморском бульваре и бесцельно разглядывает афишу рок-группы «Иерихонская труба». Кафе «Фрегат». Солистка — Ирена Паруцка.
Буква «С» в слове «солистка» была одной величины с литерами «ИРЕНА», так что Шулейко на мгновение прочитал имя как «СИРЕНА». И тут его осенило. На колоколе мусоровозки было выбито не «Ирена», а именно «Сирена». Просто первая буква затерлась. Это был судовой колокол — рында — с подводной лодки «Сирена»!
Минуты три Шулейко еще брел по Примбулю, веря и не веря в свое нечаянное открытие, потом повернулся и почти бегом бросился к стоянке такси у Графской пристани. «Жигули» с табличкой частного извоза примчали его к гаражу отдела городского благоустройства. Показав сторожу институтский пропуск и наскоро объяснив, в чем дело, Шулейко без труда отыскал нужную машину. Рында, привешенная к контейнеру, поблескивала на солнце. Вот и славянская вязь: «Ирена». Он ощупал начало слова, будто не доверял глазам, которые
