Ариццо, тот отдал ей одну из запасных рабочих мантий здешних целителей и отправился с ней наверх в сопровождении старшины юстициаров и полурослика.
На третьем этаже они вошли в просторное помещение, где в углу стояли два юстициара в масках, символизирующих единство человека и конструкта. Эти маски, похожие на лицо мастера Омольреца, делились пополам: левая часть повторяла контуры человеческого лика вместе с морщинами, правая — напоминала облик голема.
— Старшина Северного Дозора Лёдериц, — ледяная дева подняла вверх ладонь. Стражники напротив молчаливо кивнули. — Я хотела поговорить с подозреваемым в нарушении порядков академии профессором. Мои люди обнаружили в его оранжерее следы постороннего доступа, городская ратуша Квольцетара потребует отчёта. Дело не касается вопросов ведения префектуры.
Больные на койках и пара целителей вокруг молчаливо крутили головами. Один внешний вид статной ангелоподобной девы с нечеловеческим выражением лица и светящимся перламутром навершием жезла за поясом вызывал трепет у окружающих. Юстициары переглянулись, прошептали между собой, и тот, кто пониже, пригласительным жестом позволил чужакам подойти к профессору. Однако, когда ледяная дева и чародейка в мантии целителя расположились у постели Жерацира, высокий юстициар схватился за жезл и, не вынимая из-за пояса, направил его в их сторону.
Илес и Ариццо пристроились к койке неподалёку и начали общаться с Рибесом. Он, краем глаза заметив Ови, чуть было не вскочил с постели, начав не к месту извиняться за своё поведение, но помощник главной целительницы и старший брат удержали его.
Ласточка раскрыла веки Жерацира и проверила реакцию. Он был в сознании, но вёл себя, словно ему устроили не допрос, а настоящую пытку. В этих стеклянных глазах девушка видела всю горечь, накопившуюся за долгую жизнь учёного мужа, который совершил роковую ошибку, поставившую крест на его работе. Как догадывалась Овроллия, эта работа являлась делом всей его жизни.
— Профессор, вы слышите меня? — вполголоса спросила она, прильнув к его уху.
Жерацир молчал. Девушка взяла его за руку, попыталась сжать ладонь, но старик словно не видел и не чувствовал её. Тогда она, вспомнив, как в прошлый раз смогла достучаться до его разума, наклонилась ещё раз и сказала:
— Я знаю, кто сказал вам привести сюда клинок.
Вначале он пробубнил что-то про себя. Лёдериц недовольно помотала головой, но сделала вид, будто что-то спрашивает. Юстициары префектуры, казалось, даже не вслушивались в её слова, хотя и обращали всё своё внимание на старшину и незнакомую целительницу. Однако вскоре взор Жерацира прояснился, он повернул голову к чародейкам и сказал:
— Я тоже знаю. Славно, не правда ли, моя милая ассистентка и её суровая, но прекрасная мать?
Старшина ничего не сказала. Ови, собираясь с мыслями, спросила у больного:
— Что с вами сделали, профессор? Вы… прощения, но вы напоминаете овощ. Раньше в ваших речах был смысл. Безумный, но смысл.
— Такова цена дружбы, милая целительница, — мастер алхимии схватился за полу её белой мантии, покрытой золотой и синей тесьмой. — Он зачаровал меня, как зачаровывает неживые предметы, которые к нему иногда приносят знакомые. После этого я потерял самого себя… и меня стали использовать, как домашнего зверька. Хорёк. Я маленький домашний хорёк, хотите, пропищу вам?..
— Архимаг не простил вам обмана, профессор? — сообразила девушка. — Но почему? Что это за связь?..
— Я знаю, — тихо проворковала Лёдериц. — По долгу службы я вынуждена знать биографию всех преподавателей этой академии. Паристо и Жерацир окончили академию Ветропрядов. В ней готовили сильных элементалистов — заклинателей воздуха, однако никто никогда не вводил запрета на получение выпускниками непрофильной специальности. Каких-то сто восемьдесят три года назад староста курса и один из тех, кто дышал ему в спину, с отличием окончили учёбу, обогнав по рейтингу тех, кто получал профильное образование. Как думаете, Овроллия, кто из них был старостой, а кто — его тенью?
Ласточка сразу же представила себя на месте каждого из них. Оба — исследователи, великие учёные, и в то же время — нарушители порядка. Однако один нарушал порядок так, что никто не мог пострадать, и это больше напоминало баловство, тогда как другой — мыслил категориями возвышенными.
— Жерацир был старостой, — тихо произнесла Ови. — Паристо всегда желал обогнать его.
— Верно, — кивнула Лёдериц. — А вместе, в стенах этой академии, их свела общая любовь. Девица, которая училась на три курса моложе, первая из троицы стала преподавать в академии Белого Пергамента. В конце концов она выбрала Паристо и родила ему много детей, однако воспитание вынудило её оставить преподавание. Пять лет назад Ресцина умерла, от старости, конечно, но Жерацир, по тому, что выудили мои юстициары, возомнил себе, будто это Паристо довёл её до погребения прахом в фамильной усыпальнице. За пять лет дружба истончилась, словно кусок масла, размазанный по слишком большому ломтю, и Паристо искал возможности, причины, как можно поизмываться над старым другом. Да, Овроллия, они считали себя друзьями, в душе ненавидя и презирая друг друга.
— Моя дружба с архимагом умерла вместе с Ресциной, — более осмысленно произнёс больной профессор. — Как и моя любовь к ней. Как и любовь того, кого ты ищешь, девочка.
— Значит, вот что вас связывает… — догадалась молодая чародейка. — Горечь утраты. Ваш друг, который заказывал клинок через вас, почти год назад запланировал произошедшее полторы недели назад. Вы дали ему слово, что никому не скажите его имени, но ведь это слово не должно касаться… имён любимых. Прошу, профессор, как звали его жену?
— Люрция, — отвечал тот, положив голову прямо и взглянув в потолок. — Она подарила моему другу величайшее сокровище, которое превозносит всякий исследователь. Она подарила ему свою искреннюю любовь. После смерти Люрции мой друг берёг память о ней, словно цветок, взращивая его в оранжерее на суровом севере. Эта любовь, любовь между двумя преданными сердцами, была прекраснейшей из всех, и ваши, южные менестрели, должны воспевать её в балладах и ставить в пример своим дворянам. Так выглядит чистая любовь. Без капризов, интриг и лжи. Только смех, правда, слёзы и память. Паристо было бы чему поучиться у тех, кто годится ему в дети.
— Вы сказали… память? — уточнила девушка.
— О да… Правда заставила моего друга потерять всё, после чего он умер и не возродился, оставшись с опустошённым сердцем, омытым собственными слезами. Тогда его новое творение не смогло заменить утерянную навсегда любовь. Память об этом он и хранит по сей день.
— Одни загадки… Люрция, вам знакомо это имя? — спросила Овроллия у старшины. Та отвечала:
— Нет, хотя признаюсь, что поимённо всех членов семей здешних профессоров я не знаю. Боюсь, даже картотека академии не подскажет нам, поскольку
