с Пашей и Васей в первый день. Дядька, как самый младший по званию, в эту начавшуюся вакханалию даже не вклинивался, с улыбкой наблюдая, как я пытаюсь по порядку ответить на град вопросов с трех сторон. Я аж растерялся, что им отвечать, не ходячая же энциклопедия, на самом деле. Но как смог — постарался, видимо, получилось не очень, судя по реплике Командира:
— Ну у тебя и каша в голове, Иван! А ты сам не из этих, не из националистов? Сразу заметил, что у тебя болезненная фиксация на национальном вопросе…
— У меня, Командир, после Таджикистана, тоже эта самая, фиксация! — Заступился за меня полковник. — Там же чуть в сторону от городов и всё, никакой советской власти, только номинально. И по русски, дай бог, если четверть умеет кое-как объясниться. Натуральное средневековье, где вместо баев председатель колхоза и секретарь партийной организации.
— Менталитет у них такой! — Поспешил вставить я. — И к нам как раз сейчас массово таких вот и завозят, причем за тридцать с лишним лет после развала союза они ещё больше одичали. И с детства их учат по учебникам, в которых прямым текстом написано, что вначале Среднюю Азию угнетала Российская империя, затем СССР. Представляете, с какими настроениями они к нам едут⁈ И весь кишлак с собой перевозят. Наговаривать не буду, не все стопроцентно такие, но образованные и желающие встраиваться в наше общество, как правило, не на виду и не по ним судят основною массу мигрантов.
— Что это ты сразу на органы наговариваешь⁈ — Внезапно оскорбился Андрей, я и не сразу понял, что это он так на незнакомое слово «менталитет» отреагировал. — Нормальные там парни в милиции, в городах так точно! Правда, русских там много…
Пришлось глубоко вдохнуть, выдохнуть и объяснить дядьке, что такое менталитет. А заодно и всем собравшимся. Как нельзя кстати вспомнил о памятнике генералу Ермолову, который стоит прямо в Грозном. Установили его в самом конце девятнадцатого века, а вот большевики в первые годы советской власти снесли. Затем при Сталине, в сорок девятом — памятник восстановили (видимо дошло, за что именно Ермолову его поставили). На ограждении установили чугунные плиты с двумя изречениями Ермолова и цитатой Грибоедова. После смерти Сталина одну из чугунных плит, с такой надписью: «Народа сего под солнцем нет подлее и коварней. Ермолов о чеченцах» — убрали.
А потом получили первую и вторую чеченскую. Причем эти же войны были за наш счет, тут тебе и аферы с фальшивыми чеченскими авизо, и спонсирование жидами олигархами террористов. Ну а от того, во что вылилась так называемая победа в этих войнах — брала оторопь и закономерный вопрос у большинства россиян: «А точно мы тогда победили?». Ободренный тем, что Командир так и не выпускал из рук блокнота, делая пометки по ходу моего повествования — припомнил и занимательную статистику, больно уж цифры интересные там фигурировали, от того и запомнились. Процитировал:
— В восемьдесят девятом году в Чечне жило двести семьдесят тысяч русских, почти двадцать пять процентов населения. А в две тысячи двадцатом, по результатам переписи, всего восемнадцать тысяч. Меньше одного процента. Москва предала сотни тысяч беженцев, не всем удалось убежать. А убивали, насиловали и забирали в рабство простых русских людей, их же соседи, те кто совсем недавно учился в советских школах. И был коммунистом, про Джохара Дудаева я писал, причем неоднократно. Ну а сейчас там отдельная вотчина, живущая как по кайфу на дотации из центра, а в школьных коридорах висят портреты тех, кто в исторической перспективе отличался фанатичной ненавистью к русским, вот такое продолжение дружбонародия большевиков. А наш гарант, во время своих частых посещений этой маленькой, но гордой республики, только что коран не целует. А уж обвешивание несовершеннолетнего сына главы этой республики всевозможными медалями, как Брежнева, ничего кроме кринжа не вызывает…
— Дико звучит, весело вы там живете, — признался Командир, отложив карандаш с блокнотом. — но ты всё вспоминай, Вань, и записывай! Встретим эти события во всеоружии, как минимум, всех русских людей спасем и вывезем!
— Вот в Таджикистане именно благодаря нашим солдатам, многих спасли, — немного остывая продолжил я. — пусть и потеряв всё, зачастую без документов, но люди нашли укрытие в военных частях, под защитой бойцов. Но к сожалению, не всем это удалось, наши власти об этом очень не любят вспоминать, не говоря уж о том, чтоб осудить и признать этническими чистками…
Командный состав, под впечатлением от моей эмоциональностью — замолчал. Полковник разлил по третьей, я и не заметил, как дошли до традиционного в этих кругах тоста: «За тех, кого нет с нами!». Что мне эти небольшие три стопки! Хотя настроение неуклонно полезло вверх, а в груди расплывалось приятное тепло, особенно при мыслях о Чубайсе, чтоб ему черти на том свете под котел побольше ваучеров подкладывали!
— Мы ведь, Вань, — продолжил после недолгого молчания Командир. — пальцем у виска покрутили, когда Андрей нам твою писанину выложил и про тебя рассказал. И поржали знатно, но из любопытства ознакомились. Вот сам посуди, как в такое поверить: война с Украиной, полный развал промышленности и пидарасы на экранах телевизора. И чем дальше, тем больше, поначалу то у тебя складно выходит описывать картину происходящего, но вот начиная с девяностого года такой бред лютый, что не удивительно вызываемое отторжение к таким прогнозам.
— А потом, на, — вмешался Майор. — уцепились за вывоз героина из Афгана военными бортами, на, и репу зачесали, на.
— Да, — смущенно признался Командир. — столкнулись с этим ещё до твоего появления, а там с такого верха прикрытие, что ничего не сделаешь. Ещё тогда нас закусило, что неладное происходит в державе.
До сумерек просидели за импровизированным столом, мне особо не наливали, так — символически, я и сам, помня недавний конфуз — сторожился перепить и не настаивал на равноправии в этом вопросе. Поток вопросов не иссякал, хорошо ешё, что перестали наседать сразу втроем, по порядку затрагивали интересующие их темы. Язык стал заплетаться даже не от коньяка (что я там выпил то, как слону дробина), а от нескольких часов разговора, скорее даже — монолога, изредка прерываемого вопросами.
— А чего с цыганами не так, на? — Полюбопытствовал уже в темноте, разгоняемой языками небольшого костерка Майор. — Они то тебе чем
