а потом съездить на «опель-корсе» до ближайшего фастфуда. Вихра сказала, что ехать придётся долго, но мы с Настей и Гаммером ответили, что выдержим самую дальнюю, самую тошнотворно-серпантинную дорогу, лишь бы набить рот чизбургерами или хот-догами. От одной мысли о них рот наполнился слюной, и я предпочла вернуться к щеглоголовым статуям.
– Нужно заставить их умолкнуть! – процедила я и рассмеялась, до того нелепо это прозвучало.
– Как?! – в бесчисленный раз спросила Настя.
– Не знаю! – я сорвалась на крик и обхватила голову руками. – Дай подумать!
– Даю.
– Думаю!
– И?
– Насть!..
– Может, тут как в головоломке с соловьиными птицами? – предположил Гаммер.
– Предлагаешь вы́резать из весла свиристель и сыграть весёлую мелодию?
– Свирель, – поправила я Настю. – И мелодия должна быть грустной, как в книжках.
Образ Орфея, играющего на свирели, и сражённых его талантом певчих птиц действительно повторялся в каждой посвящённой ему истории. Ну, по крайней мере в каждой из тех, что я читала. Об этом писал даже Караславов, которого я нашла у Вихры. «В мелодии дудочки он изливал свою печаль, рассказывал о своей тоске, грёзах и надеждах. Потемневшее ущелье подхватывало эти звуки, они летели от вершины к вершине. Овцы замирали в высокой траве, не смея шевельнуться, деревья переставали шелестеть своей густой темно-зелёной листвой, даже птицы замолкали, чтобы услышать эти дивные, несравненные песни».
– Напой колыбельную митраистов, – посоветовал Гаммер. – Тогда головы статуй откроются. Внутри мы найдём семечко. Прикоснёмся к нему и превратимся в древо, а летающий змей проглотит нас, чтобы перейти в боевой режим и уничтожить планету.
Гаммер опять бредил, и разбираться в его бреду никто не захотел. Вечно у него какой-нибудь летающий змей пытался уничтожить планету, и это, конечно, здорово, но меня сейчас как-то больше интересовала загадка Смирнова.
– Слушайте, от зависти соловьиные птицы лопаются только в книгах, – сказала я. – В жизни они замолкают…
– …если напугать? – предложил Гаммер.
– …если пристрелить! – развеселилась Настя.
– …если накормить, – миролюбиво заключила Вихра.
– Накормить, – зачарованная, повторила я.
Мимолётная догадка ошеломила.
В последний раз я так разнервничалась – до дрожи, до судорог, – когда различила за кронами деревьев красный цилиндр заливинского маяка.
– Накормить! – прошептал Гаммер.
Мы обменялись взглядами. Поняли, что думаем об одном и том же. Удивительно, как эта простая и очевидная мысль не пришла нам раньше!
За долгие месяцы блужданий по лабиринту мертвеца мы впервые наметили, как применить наиболее странную подсказку Смирнова. Если её вообще можно назвать подсказкой. Скорее уж, самостоятельная головоломка. Или ключ. Ключ к фразе «Когда умолкнут птицы, откроются врата».
– И как вы накормите статую? – спросила Настя.
Спросила серьёзно, без усмешек. Почувствовала, до чего мы с Гаммером напряжены. И Вихра почувствовала. В ожидании ответа они посмотрели на нас с предвкушением.
– Металлической птице – металлический корм, – улыбнулась я.
– А можно без шарад? Если ты…
Настя, поражённая, уставилась на статую. Тоже поняла.
– Железный порошок!
– К нему привела головоломка Смирнова, – подхватила я. – И к нему привела открытка «я таджика». И мы ещё удивлялись, почему получили одинаковые подсказки. Ведь путь по открытке должен быть легче. Мы гадали, почему Смирнов не приложил к нашему порошку какую-нибудь шпаргалку, а он…
– …приложил! – выдохнула Настя.
– Какую? – Вихра переминалась от нетерпения.
– Порошок лежал в банке из-под птичьего корма. «Сухой корм для щеглов, зябликов и зеленушек». Корм для щеглов!
– И щеглоголовых статуй, – кивнул Гаммер. – Чтобы простимулировать размножение молодых особей.
– Даже не хочу представлять, как они тут будут размножаться, – нервно усмехнулась Настя.
Гаммер подошёл к рюкзачку. Вывалил из него бутылки с водой. Достал «Кошек Шпицбергена», лежавших на дне и завёрнутых в мою старенькую футболку. Я бы обняла Гаммера за то, что он сообразил захватить «Кошек» из лагеря в Зале обманутых надежд, но мы притихли и старались понапрасну не суетиться. Совершали таинство, сути которого пока не улавливали. Не знали, как именно металлические птицы умолкнут и что тогда произойдёт, но верили, что всё это совпало не случайно. В лабиринте мертвеца случайные совпадения были невозможны. Смирнов просчитал каждую деталь, а нам оставалось наблюдать за их слаженным взаимодействием.
Мы сгрудились у ближайшей статуи. Гаммер бережно развернул футболку с растрескавшимся принтом бегемотика Глории. Передал «Кошек» мне.
– И что делать? – поинтересовалась я.
– Накорми птиц, – отозвались Гаммер и Настя.
Вихра подбодрила меня кивком.
Я ещё повозилась с пластиковым муляжом книги, чтобы не просыпать ни единой крупинки железного порошка. Подняв крышку, постояла в нерешительности. Затем махом высыпала содержимое книги на керамический поднос. Высыпала без остатка. Порошок заблестел металлическими вкраплениями. Лёг неровной горкой. Я уловила знакомый металлический запах. И… ничего не произошло. Стены сокровищницы в пол не ушли. Щеглоголовые статуи не ожили. Пентаграммы в чашах не воспламенились.
Мы замерли в тишине. Дождались лишь того, что в сокровищнице погас свет. Немножко испугались, но тут же напомнили датчикам о своём существовании. Не торопились с выводами и ждали неведомого чуда. Мялись с ноги на ногу, почёсывали зудевшие от грязи шеи, обменивались шепотками.
Чуда не случилось, и мы решили перейти к другой статуе – предположили, что порошок оживляет только одну из них. Я прислонила к подносу раскрытых «Кошек Шпицбергена», начала ладонью сгребать железный порошок обратно в муляж и уже сгребла почти целиком, когда Гаммер меня одёрнул:
– Смотри!
Взглянув на поднос, я увидела, что из последних песчинок железного порошка собрались маленькие, размером с пуговицу, колечки. Насчитала шесть колечек, произвольно разбросанных по подносу, и с недоумением спросила Гаммера:
– Что это?
– Силовые линии магнитного поля. Точнее, их визуализация. Как на уроках физики… Помнишь, я рассказывал?
– И что это значит?
– Значит, что тут спрятаны магниты.
– Зачем?! – вмешалась Настя.
– Чтобы мы покормили голодную птичку, – догадалась я, – и увидели подсказку. Узор, надпись… или что-то ещё!
– Пока ничего такого не вижу, – призналась Вихра.
– Сейчас, погоди.
Я принялась щедрыми горстями высыпать порошок обратно на поднос и вместо аккуратных колечек получила неуклюжие бугры-ёжики. Они ощетинились крохотными иглами, этим выдали силу спрятанных в керамике магнитов, среди которых обнаружились и более крупные, стянувшие к себе бугры-вулканы и будто вязаные бугры-баранки. Я опять смахнула порошок в книгу. Отдышалась в сторонку, успокоилась и начала скупыми щепотками одно за другим выхватывать колечки по всему подносу. И чем больше я различала силовых линий, тем более очевидным становился общий узор. Проступили заострённые рога, оттопыренные ушки, крупные глаза и ноздри. Перед нами, собранная из сотни окружностей разной длины, предстала самая настоящая коровья голова, и мы заторопились к следующей статуе.
Теперь я действовала уверенно, не боясь ошибиться. Насыпа́ла ровно столько порошка, сколько требовалось для визуализации магнитных полей, и вскоре увидела второй узор: колокольчик с петелькой наверху и внушительным язычком внизу.
С третьим подносом пришлось помучиться, прежде чем из магнитов сложился путаный контур то ли дерева с густой кроной, то ли навала каменных глыб, то ли подтаявшего снеговика, а на четвёртом сразу проступил узнаваемый образ одноэтажного домика с высокой печной трубой.
Мы уже догадались, что узоры отсылают к рисункам на кафеле, и в конце концов согласились, что на третьем подносе изображён пастух. Его выдали посох и растрёпанная копна волос. Ну, я ещё предложила рассмотреть вариант с дракончиком, но Гаммер, Настя и Вихра заявили, что драконом на подносе и не пахнет.
Итого мы, израсходовав весь железный порошок и заставив птиц умолкнуть, получили четыре изображения: корову, колокольчик, пастуха и дом. Каждому соответствовала отдельная плитка цветастой кафельной полосы.
Задумка с турникетом больше не вызывала вопросов. Он был издёвкой над теми, кто, решив простенькую задачу с весами, слишком уверует в собственную сметливость – подобно Глебу и Татьяне Николаевне, не оглядываясь, помчится дальше по лабиринту и не сообразит, что в действительности сокровища надо искать в его центре, в месте соединения чернильных многоножек.
Гаммер поочерёдно простучал четыре указанные порошком плитки и признал, что они совсем не похожи на кнопки, но предложил поступить самым очевидным образом – надавить на них одновременно. Добавил, что раскрошить кафель мы ещё успеем.
– Если что, сбегаю в лагерь за скальным молотком. Раскурочим тут всё! Но сперва просто нажмём.
– Думаешь, там тайник? – спросила Настя.
– Посмотрим.
Я сказала,
