положила вынутый шарик в чашу Диониса, чтобы не разбудить всех новым щелчком запоров.
Уставилась на многоязычное «Когда умолкнут птицы, откроются врата». Поняла, что в загадке как-то проморгала птиц, а между тем они никакого отношения к чашам не имели. Почему Смирнов не ограничился лаконичным «Когда открываются врата»? Или «умолкнут птицы» было чем-то вроде «заставлял умолкнуть соловьиных птиц», то есть очередной отсылкой к Орфею и дополнительным указанием на весы? Звучит логично, ведь гранитные шарики лежали именно в левой чаше с пентаграммой Орфея. Значит, «умолкнут птицы» объясняло, как обрести гармонию, и не более того. Всё сходится. Или нет?..
Гаммер положил руку мне на плечо, и я опять подскочила. Не услышала, как он подкрался.
– Прости, – прошептал Гаммер. – Твоя вахта…
– Не хочу спать, – отмахнулась я.
– Что-нибудь нашла?
– Может, это намёк на светильники? – Я провела ладонью по двери.
Четыре двухметровых, в точности копирующих друг друга светильника мы осмотрели даже раньше, чем разобрались с запорным механизмом. Гаммер тогда заподозрил, что в них спрятаны сокровища, дополнительная карта, шифровка – в общем, нечто важное. Я уже представила, как мы разбиваем эти подобия древнеегипетских статуй и видим среди глиняных осколков золотые монеты, радостно кричим, смеёмся над убежавшими через турникет Глебом и Татьяной Николаевной, но светильники оказались металлическими и лишь выкрашенными в кирпичный цвет. Простучав их, мы почувствовали, что они полые, и оживились, но следом обнаружили боковой разрез, целиком открывавший пустые внутренности. Ни монет, ни подсказок. Вихра потратила несколько спичек, и мы заглянули в разрезы – убедились, что на внутренних стенках нет ни символов, ни текста. С тех пор я потеряла к статуям интерес, а теперь вновь задумалась об их назначении.
– Когда умолкнут птицы… – с сомнением пробормотал Гаммер.
Он считал выписанную над тумбой загадку решённой, но шагнул к ближайшему светильнику вместе со мной. Вскоре к нам, привлечённая нашим шёпотом, присоединилась Вихра. Настя продолжала постанывать, ворочаться. Тоже проснулась и заметила, что мы втроём обступили статую возле двери, но силилась перебороть собственное любопытство. Наконец, проворчав что-то нечленораздельное, переползла к нам и села рядышком.
– Что мы ищем? – спросила Вихра.
– Надеюсь, розетку, – промолвила Настя. – Или хотя бы пачку «Лейс». Можно маленькую. Я даже соглашусь на крабовые.
– А чем плохи крабовые? – уточнил Гаммер.
– Всем!
– Например?
– Например тем, что они крабовые.
Пока Гаммер с Настей обсуждали чипсы, я повторно осмотрела статую. Её человеческое тело венчала птичья голова. Судя по остренькому коническому клюву и трём выраженным участкам разной штриховки, которая могла указывать на три цвета перьев, перед нами был щегол. Ну или кто-то ещё из вьюрковых. Птичью голову скульптор проработал детально, и особенно удачными получились клюв и глаза, а человеческое тело осталось едва намеченным – на нём лишь выделялись сшитая из перьев юбка и детально выгравированное ожерелье из ракушек. На согнутых в локтях и чуть выставленных руках лежал керамический поднос. Он намертво, как приклеенный, крепился к металлическим кистям. Я не заметила на нём ни следов масла, ни свечного воска, ни держателя для фитиля, к тому же он был плоский, почти без бортиков. Не поднос, а какой-то диск диаметром в полметра и совершенно бесполезный. Судя по всему, щеглоголовые статуи светильниками никогда не были. С гроздьями винограда они бы неплохо смотрелись в ресторане какого-нибудь египетского отеля, а в кафельной сокровищнице Смирнова казались неуместными.
– Клювы приоткрыты, – заметила Вихра.
– Да, – кивнула я. – Можно сказать, что они поют.
– Наверное, можно…
– И как мы заставим их умолкнуть? – поинтересовался Гаммер.
Ему никто не ответил.
«Когда умолкнут птицы, откроются врата…»
Других пернатых в сокровищнице не обнаружилось, если не считать одной настенной плитки с рисунком длинноногой птицы, которую Вихра назвала «каменарче». Английского и тем более русского названия Вихра не знала, да и я сомневалась, что тут важна строгая родовидовая классификация. Мы же не на контрольной по биологии.
Гаммер заподозрил, что за каменарче скрыт тайник, и двинул по ней веслом, однако она не сломалась и даже не треснула. Дальнейшее размахивание веслом мы отложили на минуту полнейшего отчаяния, а пока обсудили Хилтона – допустили, что Смирнов не ограничился единственной отсылкой к «Потерянному горизонту», однако подходящего эпизода не подобрали и переключились на другие книги Смирнова. То есть это я переключилась. Роль книжного червя в нашем детективном отделе досталась мне.
Без смартфона и сохранённых в нём конспектов я почувствовала себя беспомощной. Расхаживала по сокровищнице, судорожно перебирала в памяти и тут же отметала сцены из «Золотой цепи», «Лорда Джима», «Таинственного похищения». Поколебавшись, напомнила всем, как князь Хейлигвальденштейна из «Рассказов» Честертона построил в замке лабиринт, чтобы укрыться от бунтовщиков и наёмных убийц.
– Хейлигвальденштейн, – с трудом выговорила Вихра. – Я уже где-то слышала.
– Он был на карте мира, – кивнула я.
– Так что с лабиринтом? – уточнил Гаммер.
– Ну… он получился огромный, а в центре князь оборудовал бронированную комнатку-сейф. Спал в ней, чтобы его не придушили во сне.
– Весело ему жилось.
– Это правда? – спросила Вихра.
– Нет. Князь вымышленный, как и сам Хейлигвальденштейн.
– Точно, я и забыла.
– И… что это даёт? – нахмурилась сидевшая на полу Настя.
– Да в целом ничего, – призналась я. – Хотя… Считай это намёком. Мы ведь тоже нашли комнатку в центре лабиринта.
– Только без сейфа с дрыхнущим князем.
– Зато с дверью, – возразил Гаммер.
– За которой ничего нет, – вздохнула Настя. – Ни князей, ни сундуков.
Пройдясь вдоль кафельной полосы с картинками, я задержалась у дракончика с забавным хохолком на голове. Его изобразили довольно милым, и размером он не отличался от расположенной по соседству овцы, но всё-таки дракон выбивался из общего списка, потому что в отличие от птичек и коров был созданием сказочным.
– Думаешь, опять нужно отделить вымысел от правды? – спросил Гаммер.
– Не знаю… – Я пожала плечами. – Но в «Потерянном горизонте» упоминались гранитные драконы. Если ничего не путаю, их выреза́л китайский скульптор и они казались простенькими. Чтобы увидеть, какие они волшебные, нужно было построить стену, пробить в ней окно и взглянуть на драконов в сиянии утренней зари.
– О-о! – протянула Настя. – Теперь всё понятно! У нас, считай, инструкция. Не хуже икеевской. Давай строить стену, пробивать окно и…
Настя, не совладав с утомительно долгим зевком, замолчала. Опустив голову, что-то буркнула и вновь задремала. Мы её быстренько разбудили ударом весла. Не по голове. По плитке с изображением дракона. И Гаммер ударил хорошенько, не жалея сил – как только не доломал весло! – но ничего не добился.
– Нам бы вернуться к озеру, – сказала Вихра.
Она явно отчаялась и не верила, что мы найдём в сокровищнице нечто способное продвинуть нас к выходу из пещеры. Вихры не было в библиотеке на Бородинской, в светлогорском пыжике, в заливинском доме маячника, и она ещё не видела, как наше упрямство, порой граничащее с одержимостью, приносит результат. А мы с Гаммером видели и сдаться отказались.
– Если папа придёт, он застрянет на берегу, – пояснила Вихра.
– Не застрянет, – рассеянно отозвалась я. – Мы же не застряли.
– И что нам делать?
Я вспомнила, что в особняке из «Золотой цепи» одна из потайных дверей отпиралась благодаря рычажку на громадном канделябре. Там требовалось повернуть какой-то металлический завиток – и стена уходила в пол, открывая выход я уже не помню куда. Да, глупо сравнивать щеглоголовые статуи Смирнова с канделябрами Грина, и я понимала, что никакая стена сокровищницы в пол не уйдёт, но ухватилась за эту параллель. Намекнула на неё остальным и бросилась ощупывать статуи. Дёргала за выпуклости. Тыкала пальцами в углубления. Пыталась выкрутить клювы, ракушки на ожерельях и перья на юбках. Гаммер, Вихра и Настя помогали мне. Последнюю статую я раздражённо стукнула по макушке. Гаммер простучал другие макушки. Ещё один скрытый механизм, если он и существовал, не сработал. Потайная дверь не отворилась.
Распалившись, Гаммер сбегал в коридорчик и выместил злость на турникете. Загромыхал им так, что, казалось, с корнем вырвет из бетонных опор. Не вырвал. И валун не сдвинул. Но возвратился с новой идеей. Заподозрил, что глиняные подносы статуй подобны металлическим чашам с пентаграммами, и предложил их уравновесить. Раскатывал по ним гранитные шарики, подсыпа́л принесённую Глебом гальку, просил нас одновременно надавливать на подносы рукой и гадал, как может быть устроен спрятанный в них весовой механизм. Тщетно.
Мы доели остатки хлеба и сыра. Помечтали о курином супчике и согласились, выбравшись из пещеры, совершить налёт на продуктовый магазин – вытрясти из витрин всё сладкое,
