лавры первооткрывателя всё равно достанутся ему – по крайней мере, он первый объявит о существовании пещеры. Переплывает озеро, и тут… Вспышки света, кафельная плитка, древнеегипетские статуи, пентаграммы и смотрящие в душу глазёнки дьявольского козла! На месте спелеолога я бы умерла от страха!
Глеб с Татьяной Николаевной от страха умирать не торопились. Привыкли к причудам Смирнова. Не зря он вложил в головоломку столько отсылок к «Веде» и фракийскому оракулу. Я бы не удивилась, узнав, что на старости лет Смирнов создал какой-нибудь Сакральный фракийский орден: приносил жертвы всяким дагонам и расхаживал перед неофитами в расшитом золотыми нитями балахоне. Ну, может, обошёлся и без ордена, однако не постеснялся даже в пещере намекнуть на свой интерес к мистериям и культам.
Не знаю, сообразил ли Глеб, что пентаграммы в чашах напрямую связаны с головоломкой. Собственно, человек с распростёртыми руками символизировал светлое и упорядоченное начало Орфея, а козёл – тёмное и буйное начало Диониса, в храме которого римскому императору Августу напророчили власть над половиной населённого мира. Явная отсылочка к «дороге древних людей». Я бы ещё добавила, что Диониса иначе называли Вакхом, а именно вакханки убили и разорвали на части Орфея, что подчёркивало извечное противостояние двух выбранных Смирновым пентаграмм и отсылало к порванной марке Орфея на конверте «я таджика», однако Настя взвыла от тоски и заявила, что бросится в озеро Харона, лишь бы не слушать эту муть. Я немножко обиделась, но следом признала, что дверь можно отпереть и без анализа символов. Достаточно прочитать Хилтона. Надпись «Когда умолкнут птицы, откроются врата» на двери из сокровищницы очевидно перекликалась с надписью «Для кого открываются врата Шангри-ла?» на обложке «Потерянного горизонта».
В горный монастырь у Хилтона попадали те, кто был готов обрести истинную гармонию. Монах Чанг говорил Конвэю: «Основу нашей веры я бы определил как умеренность. Воздержание от всего избыточного – вот добродетель, которую мы проповедуем. И сюда, если вы простите этот парадокс, включается также непринятие избыточной добродетельности… Я думаю, у меня есть основания утверждать, что наши люди ведут умеренно трезвый образ жизни, умеренно благонравны и умеренно честны». Ну, оставшись без смартфона, я не сумела привести цитату дословно, но общую суть передала, и даже Вихра поняла, к чему я клоню.
– Нужно уравновесить Орфея и Диониса, – восхитилась она.
– Ага, – кивнула я. – Дверь откроется для того, кто приведёт к гармонии светлое и тёмное, упорядоченное и буйное.
– Или воспользуется методом тыка, – заметил Гаммер.
– Ну или так, – согласилась я.
Наверное, Глеб с Татьяной Николаевной обошлись без цитат из Хилтона. Сообразили, что в тумбу вмонтированы чаши весов. В левой лежали гранитные шарики, правая пустовала. Глеб сбегал за галькой, уравновесил чаши, а лишнюю гальку бросил на пол – она и сейчас валялась в углу, возле светильника с птичьей головой. Засовы втянулись, и Глеб с Татьяной Николаевной попали в коридорчик с турникетом.
Потеряв интерес к двери, мы с Вихрой и Настей присели отдохнуть под стеной, а Гаммер продолжил возиться с тумбой. Вынул шарики и гальку. Убедился, что сами чаши отличаются по весу и без наполнения уравновесить их не получится, но следом убрал засовы без всякой гальки – лишь в нужном соотношении распределил по пентаграммам изначально предложенные Смирновым шарики.
– Всё просто, – безрадостно промолвил Гаммер. – Мы бы минут за пять разобрались. И не надо бегать к озеру.
Гаммер ещё поигрался весами, парочку раз запер и отпер дверь, затем повалялся с нами на тёплом кафеле и отправился в коридорчик – тогда и началась долгая возня с турникетом, вёслами и попытками вырвать проржавевший прут.
Мы с Настей и Вихрой сонными плясками развлекали датчики движения, ворчали на Смирнова, и какие-то особые мысли меня не посещали, однако два произнесённых Гаммером слова накрепко застряли в голове и не давали покоя.
«Всё просто».
То-то и оно! Чересчур просто для Смирнова с его хитросплетёнными головоломками и подсказками. Стоило ли ради загадки, решить которую можно методом тыка, городить в центре пещеры подобную бутафорию? Зачем проводить сюда электричество, настраивать весы запорного механизма, расставлять нелепые светильники?
Я вообще не понимала, для чего Смирнов разделил многоножки турникетом. Захотел символически показать, что обратного пути нет? Ведь сто́ит выкрутиться в следующую галерею, и в коридорчик не вернёшься – помешает металлическая гребёнка неподвижной части турникета. Необратимость, надо признать, пугала! На месте Глеба и Татьяны Николаевны я бы не торопилась с выбором. Или они нашли что-то в сокровищнице? Нечто рассказывающее о пути через вторую многоножку? Нашли и забрали?
Когда Гаммер, смирившись с поражением, лёг рядышком, я уже растревожила себя вопросами и толком не порадовалась его предложению перейти на десятиминутные вахты – с ними каждому удалось бы с полчасика, не дёргаясь, отдохнуть на полу. Настя возразила, что «десять минут» звучит расплывчато для того, кто не может заглянуть в смартфон, и Гаммер из двух пластиковых бутылок соорудил подобие водяных часов – сказал, что вахта заканчивается, когда вода из одной бутылки полностью переливается во вторую. Вряд ли он отмерил ровно десять минут, но мы похвалили Гаммера, а первой нести вахту вызвалась я. Поняла, что, растревоженная, всё равно не усну.
Настя, натянув на глаза подкасник, моментально задремала. Гаммер и Вихра ещё малость поворочались на комбинезонах и тоже притихли. Я позавидовала их беспечности. Подавила зевок и прошлась по сокровищнице в надежде отыскать нечто такое, что Глеб и Татьяна Николаевна в спешке упустили.
Посмотрела на высокий каменный потолок. Его отшлифовали, но не оштукатурили, и на нём повсюду угадывались тёмные щели, словно морщины на загрубевшей коже. Стыки потолка и стен были украшены лепным карнизом. За карнизом, надо думать, тянулись провода четырёх ламп – по одной на стену. Прямоугольные и упрятанные в защитный чехол, лампы напоминали уличные прожекторы вроде тех, что с прошлого года загорались у скульптур на острове Канта.
Оштукатуренные стены немножко отсырели, однако смотрелись лучше стен горной библиотеки. Наученная различать подсказки в чернильных пятнах, я пригляделась и к пятнам сырости. Почувствовала себя на приёме киношного психиатра, заставляющего в кляксах угадывать конкретные образы. Или так бывает не только в кино? В любом случае ни надписей, ни скрытых посланий на штукатурке я не заметила и переключилась на отделявшую её от обычного настенного кафеля полосу цветастых плиток. Они опоясывали сокровищницу, прерываясь лишь на выход в галерею и проём в коридорчик, из которого ощутимо сквозило прохладой – наверное, до того как Глеб и Татьяна Николаевна открыли дверь, тут стояла страшная духота. Одинаковых плиток я не нашла. Каждую украшало что-то своё: птичка, овечка, корыто, стог сена, телега, оливковая ветвь, лошадь, дракон, пастух, крестьянские вилы – добрая сотня самостоятельных, размещённых без видимого порядка, но объединённых общим пасторальным настроением рисунков.
Вспомнив карту мира из горной библиотеки, я не поленилась и прощупала цветастую полосу, затем прощупала под ней обычный коричневый кафель. Он держался крепко, выпасть или сдвинуться не норовил, в «пятнашки» сыграть не предлагал. Я даже тихонько простучала его костяшками пальцев – убедилась, что звук везде раздаётся глухой, полостей или скрытых проходов не выдаёт. Потревоженная стуком, простонала Настя. К счастью, она не проснулась, иначе в самых ярких словах рассказала бы, что думает о моих попытках достучаться до тайн Смирнова.
Водяные часы указали окончание моей вахты, но я не разбудила Гаммера. Подбоченившись, стояла на месте и гоняла противоречивые мысли. Порывалась воспользоваться веслом, чтобы вскрыть пятна сырости на штукатурке или выдолбить из стены парочку-другую плиток с рисунками. Когда из-за моей неподвижности погас свет, я встрепенулась, оживила лампы и изучила шахматный пол сокровищницы. Удостоверилась, что подсказок на нём нет, если только они по дикому совпадению не спрятались под Настей, Вихрой и Гаммером. Не нашла ни царапин, ни потёртостей от стеллажей или от чего-то иного, прежде размещённого в сокровищнице, а затем из неё вынесенного.
Покончив со стенами и полом, я вернулась к двери. Ощупала тумбу. Достала из чаши Орфея гранитный шарик. Гладенький, тяжёленький. Самый обычный. Такие крутят в руке, чтобы… Я подскочила, когда после предусмотренной механизмом паузы из двери выскочили запоры. Забыла, что своим вмешательством нарушила гармонию зла и добра, позволявшую попасть в Шангри-ла. Сердце от испуга заколотилось, и меня чуточку повело. Даже Татьяна Николаевна с пистолетом напугала меня меньше! Настя опять простонала, а Гаммер вовсе приподнялся на локтях. Я махнула ему рукой, призывая спать дальше, и благоразумно
