осмотрелись. Ни сундуков, ни ящиков, ни мешков – ничего такого, в чём, если верить приключенческим романам Гаммера, обычно хранятся золотые монеты, – не увидели. Сокровищница пустовала. Только по четырём углам стояли глиняные светильники в человеческий рост. Ну или не светильники, а нелепые статуи в древнеегипетском стиле: с птичьими головами и пустыми подносами в руках. Собственно, я подумала, что на этих подносах поджигают масло, чтобы придать обстановке загадочность. Наверное, изначально Смирнов планировал встретить охотников именно таким освещением, но в итоге ограничился простыми лампами, и его сокровищница получилась прозаичной.
По стенам поднимался коричневый кафель, на половине высоты его сменяла частично отсыревшая штукатурка, и единственным новшеством тут была полоса цветастых плиток с изображениями птичек, овечек и прочей пасторальной радости – она отделяла коричневый кафель от штукатурки. Иных новшеств я не приметила. Утомивший однообразием шахматный порядок напольного кафеля, отшлифованный, но оставленный без штукатурки потолок – вот и всё. Неудивительно, что в первую очередь наше внимание привлекла дверь, расположенная в противоположной от нас стене.
Дверь была открыта, и открыли её, разумеется, Глеб с Татьяной Николаевной. В проёме просматривался коридорчик, похожий на тот, что вёл в горную библиотеку, только пошире, но просматривался не целиком, и мы, спустившись по лестнице, направились к нему.
Пересекая сокровищницу, обменялись поскучневшими взглядами. Почти не сомневались, что коридорчик выведет к тайному ходу и мы очутимся в какой-нибудь штольне или выйдем напрямик к подножью Кован Кая где-нибудь вдали от меандра, однако, не обнаружив и следа сокровищ, немножко разочаровались.
Мы с Гаммером шутливо потолкались в дверном проёме, бок о бок протиснулись в него и, когда в коридорчике приветственно зажглись две лампы, увидели, что он, облицованный плиткой, уводит метров на пять-шесть, затем обрывается. Различили, что видим не тупик, а резкий поворот налево. Поспешили к нему и, растерянные, остановились.
– Чего там? – нагнав нас, спросила Настя. – О…
– О… – с той же интонацией отозвалась Вихра.
Сразу за поворотом открылся другой проём. И всё бы хорошо, но его занимал высоченный лопастной турникет. После всех причуд Смирнова меня бы не удивил даже улыбчивый охранник, предлагающий пройти через рамку металлодетектора и положить вещи на ленту рентгенотелевизионной установки. Турникет? В пещере? Почему бы и нет! Вот только он прокручивался в одну сторону: пускал вперёд, а вернуться уже не позволял, – и с обратной стороны его лопасти кто-то заблокировал внушительным валуном.
Коридорные лампы высветили за турникетом очередную галерею. Я разглядела парочку сталагмитов и очертания глыбовых навалов. Там было продолжение пещеры. Мы убедились, что большой разрыв между чернильными многоножками обозначает не выход на волю, а полноростовой турникет, эти многоножки соединяющий. Мы лишь одолели первую половину карты, не более того… И Татьяна Николаевна с Глебом сделали всё, чтобы мы не пошли вслед за ними. Не оставили нам ни малейшей надежды продвинуться дальше.
Глава четырнадцатая
Когда умолкнут птицы
– Бесполезно, – вздохнул Гаммер.
Вернувшись из коридорчика, он прошёлся по сокровищнице и выглянул в галерею.
– Никак? – спросила Настя.
– Никак.
– Может, и к лучшему, – сказала я. – Как представлю, что нам тащиться через всю вторую многоножку…
– А какие ещё варианты? – поинтересовался Гаммер.
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
Гаммер добрёл до стены, под которой лежали мы с Настей и Вихрой. Помедлив в нерешительности, лёг рядом. Я порадовалась, что могу отдохнуть в тишине. Устала от грохота, наполнявшего коридорчик, сокровищницу, да и половину пещеры. Всё это время Гаммер громыхал турникетом. Пробовал сдвинуть заблокировавший его валун. Не поленился и сбегал к озеру, откопал вёсла и пустил их в ход. Тыкал валун, подковыривал, раскачивал. Ничего не добился и, весь красный, взмыленный, ускакал в галерею. Мы заметили, что он прихватил вёсла, и Настя пошутила, что Гаммер промчится через первую многоножку и раздобудет в Маджарове отбойный молоток.
Он в самом деле пропадал чересчур долго. Я уже испугалась за него, а Гаммер примчался и сказал, что сплавал на другой берег – там в темноте отыскал прут арматуры, прежде удерживавший лодку. Понадеялся вырвать его и заполучить более крепкий инструмент, чем деревянное весло. Только зазря промучился и разодрал перчатки. Прут вырвать не удалось, и Гаммер вернулся опять ковырять валун вёслами. Не успокоился, пока одно из них не треснуло. Глеб и Татьяна Николаевна постарались на славу. Удивительно, как они вообще подтащили эту глыбу. Тут и надорваться недолго. И так удачно втиснули её между нижними лопастями, что и стальной прут не помог бы. Или помог бы, не знаю. Но Гаммер сдался и наконец присоединился к нам.
На полу было хорошо. Забравшись сюда, мы не сразу почувствовали, что пол здесь с подогревом, а когда почувствовали, дружно повалились на тёплый кафель и прижали к нему руки, лицо, голое пузо. Разнежившись, задремали и не слишком переживали из-за погасших ламп, но вскоре проснулись от холода. Вместе с лампами отключилось и отопление. Поспать не удалось. Мы пробовали махать руками, но датчики движения попались вредные – требовалось встать и пройтись, чтобы они посчитали тебя человеком и отреагировали. Мы договорились вставать по очереди, и необходимость постоянно вскакивать утомляла.
Пока Гаммер пытался своротить турникет, мы с Настей и Вихрой поспорили, сколько секунд горит свет в сокровищнице. Считали про себя, считали вслух, но путались. У Вихры получилось двадцать, у Насти – семнадцать, у меня – четырнадцать секунд, и непонятно, кто из нас прав, но в одном мы сошлись: Смирнов мог бы настроить и более длительные промежутки, раз уж организовал здесь комнату отдыха. И диванчики с креслами пришлись бы кстати! Да нас бы порадовали и старенькие матрасы! Лежать на твёрдом кафеле было не очень-то удобно.
Вихра порывалась сбегать за спальниками в Зал обманутых надежд, и я бы расцеловала её за самоотверженность, но сама же попросила Вихру не мучить себя пробежками по темноте. Мы удовлетворились и тем, что сняли комбинезоны и постелили их вместо ковриков. Поворчав, простили Смирнову отсутствие диванчиков. Хотя вот тяжеленный турникет, целое море кафельной плитки, громоздкие светильники и дверь со скрытым механизмом он притащил! Мы уже не сомневались, что они попали сюда, в центр карты, через вторую чернильную многоножку, преодолеть которую значительно проще, чем первую. И да, на двери́ из сокровищницы в коридорчик – мне было приятнее называть комнату отдыха именно сокровищницей! – действительно обнаружился скрытый механизм.
Мы торопились выбраться из пещеры и поначалу не заглянули за отведённую к стене дверь, а на ней висело нечто вроде кухонной мойки на две раковины, только без смесителя, сливного отверстия и всего прочего – с виду незамысловатая светло-коричневая тумба с врезанными сверху чашами. В первой чаше лежали большие и маленькие гранитные шарики, во второй – обычная галька. За галькой Глеб и возвращался на берег озера. Не придумал иного противовеса.
О том, что тумба – это весы, мы догадались сразу, стоило Насте вынуть один шарик. Ну хорошо, не сразу, и догадались не мы, а Гаммер, но из двери, щёлкнув, выскочили потайные засовы-ригели, и суть механизма стала очевидной.
Когда Глеб и Татьяна Николаевна проникли в сокровищницу, дверь была, конечно, заперта. Приблизившись, они наверняка заметили, что её покрывают надписи, точнее одна-единственная надпись, воспроизведённая на разных языках: «Когда умолкнут птицы, откроются врата». Очередная головоломка от Смирнова.
Простучав тумбу, Глеб и Татьяна Николаевна убедились, что она собрана из металлических листов и наглухо приварена к двери. Глубокие чаши также оказались металлическими. Они различались лишь выгравированными на дне узорами. Левую украшал заключённый в пентаграмму человек – он упёрся в верхний угол головой, а по остальным углам распростёр руки и расставил ноги. Правую украшала перевёрнутая пентаграмма с вписанной в неё головой козла – рогами он подпёр два верхних угла, а по трём нижним просунул уши и бородку.
Жуткая картина! Я представила, как в пещеру попадает случайный спелеолог, не знающий об охоте за сокровищами и уверенный, что стал первооткрывателем прежде никому не ведомой системы тектонических залов и галерей в основании Кован Кая. И вот он, довольный, ползает по колодцам и шкуродёрам, добирается до озера Харона и видит лодку. Удивляется, но не слишком расстраивается. Думает, что в пещере когда-то давно скрывались контрабандисты, а значит,
