хомяк жив-здоров. Или хомячиха? Кто знает. Какая разница. Просто грызун.
— Видишь? — сказала Рея. — Нашелся, и все с ним хорошо.
После этого Элла разрыдалась, но она сидела сзади, а Рея впереди. Движение плотное, не остановишься.
Когда они вернулись из ветеринарной клиники домой, Рея, прихрамывая, спустилась обратно в подвал. Что-то ее мучило, а что — было не сообразить. Какая-то зазубрина в памяти, что-то непонятное.
Она вновь посмотрела на следы. Больше, чем у нее, но узкие. Женские. На краткий миг она обмерла, подумав, что это Шелли наконец-то вернулась домой.
А потом у лестницы, в укромном уголке она обнаружила симпатичные и практичные туфли Герти Уайлд.
Мейпл-стрит, 116
31 июля, суббота
Телефон Шелли. Сигнала нет. Не подключен I к сети. Герти зарядила его. Просмотрела все приложения. Файлы нашлись лишь в одном — в фотогалерее. Она пролистала десяток сохраненных там изображений. На некоторых плечи. На других — бок, живот, попа. В основном спина. Все синяки свежие, сняты вскоре после нанесения удара. Герти казалось, что она смотрит порнографию: увидел — и стал соучастником.
Герти вспомнила слова Реи, сказанные много месяцев назад: «У Шелли вечно волосы растрепанные. Меня это бесит. Я хотела с тобой об этом поговорить — вижу, что тебе нравится Шелли. И ко мне ты хорошо относишься. А значит, не осудишь».
Тут она поняла, что синяки овальной формы на фотографии оставлены щеткой для волос.
В тишине тесного домишки, на который она раньше возлагала столько надежд на лучшую жизнь, Герти свернулась в клубочек и заплакала.
Можно пойти в полицию. Но ведь эти доказательства Герти добыла незаконным путем. Фотографии синяков, — если раздеться, все их скроет купальник — не имеют четкого авторства. Все сделаны не больше года назад. Иными словами, нет ни одной до приезда Уайлдов.
Допустим, она передаст это Бьянки, но вдруг вина Арло станет даже более очевидной?
Она положила телефон обратно в шкатулку. Заперла, чтобы дети случайно не увидели весь этот ужас. Поставила рядом со своей временной постелью.
Настало время обеда, потом ужина. Перед детьми она пыталась делать вид, что все в порядке. Объясняла, что причин волноваться нет. Они чувствовали фальшь — или просто ушли в собственные переживания. Вопросов не задавали.
Вечером заехал Бьянки, сказал, что Арло оставят в службе защиты еще на одну ночь. Герти помедлила в дверях, размышляя, не отдать ли ему улику. Вот только побаивалась, что Рея могла подкинуть эту самую щетку для волос в бардачок «пассата». Или Арло на ночной столик. Да куда угодно.
— Что-то не так? — спросил он.
Она смерила его долгим взглядом.
— Все понятно. Спокойной ночи.
По лестнице ей было не подняться, детям пришлось лечь самим. Они издалека, неуверенными голосами пожелали ей спокойной ночи.
В темноте, на диване, где не было мужа, чтобы ее защитить, мысли Герти все не могли успокоиться. У Шелли вечно волосы растрепанные. Меня это бесит. Я хотела с тобой об этом поговорить — вижу, что тебе нравится Шелли. И ко мне ты хорошо относишься. А значит, не осудишь.
Вот только в тот вечер Рея говорила не только про Шелли. Захмелев, она рассказывала, как ей душно в собственном доме, как она несчастна. Герти испытывала те же чувства, но всегда боялась говорить о них вслух. Иногда семья, люди, которые от тебя зависят, — слишком тяжкое бремя. Но не бросишь же их. Ты им нужна. Вот и ходишь слегка обиженная.
Она была признательна Рее за откровенность.
Для нее стало облегчением узнать, что человек столь умный и выдающийся, как Рея, испытывает то же, что и она. Взрослым быть очень одиноко.
Будто идешь по жизни в какой-то маске.
Оглядываясь назад, Герти поняла, что никак не выразила свою благодарность. Страшно заводить близких друзей. Герти куда лучше удавалось заученно улыбаться и держать людей на расстоянии.
Не хотелось, чтобы они знали, что в семье у нее все не слава богу. Что она неряха, ничего не умела по хозяйству, пока не встретила Арло. Что она не читает романов, как все соседи, одни лишь книжки для домохозяек. Что к ней легко подобраться незаметно. Дети это знали и специально шумели, входя в комнату, чтобы ее не напугать. Герти могла бы во всем этом признаться Рее, но она и так уже во многом призналась. Если открыться человеку, он потом может обратить услышанное против тебя, причинить тебе боль. Чири так всегда и поступала. Не только Рея после признания стала избегать Герти. Герти делала то же самое. Не потому, что ей не нравилась Рея. А потому, что слишком сильные в ней всколыхнулись чувства.
Задним числом ей стало ясно, что Рея просила о помощи.
Если бы Герти начала задавать вопросы, открылась бы Рее, как та открылась ей, все могло обернуться иначе. Мнение ее не изменилось: Рея — страшный человек. Охотница. Вон, прямо сегодня влепила себе пощечину на глазах у собственной дочери.
Однако некоторые вещи, раньше видевшиеся смутно, обрели ясность.
* * *
Ларри допоздна не мог уснуть. Вскрикнул. Джулия бросилась к нему в комнату успокаивать. Герти тоже услышала. Ей страшно надоело сидеть без дела, перекликаться с верхним этажом. Она поднялась наверх. Залезла с ними обоими в кровать, обняла. Они к ней прижались. Приятно и необходимо. Но через некоторое время в тесноте всем стало слишком жарко.
Герти похрапывала, не хотелось ее беспокоить. Джулия с Ларри вышли за дверь и решили поиграть в «музыкальные стулья». Каждый будет спать на новом месте.
* * *
Ночь сменилась рассветом. На сей раз Рея не стала посылать сына. Воспользовалась запасным ключом. Тем, который Герти сама дала ей много месяцев назад. Одежду перепачкала битумом. Им же измазала лицо, чтобы даже самой себе предстать чем-то невнятным. Шагала неловко: колено окончательно вышло из строя.
Прокралась через темную гостиную Герти. Увидела на диване фигуру спящего, полностью скрытую подушками и простынями. Клубочек, совсем маленький. Можно подумать, ребенок. Рея опустилась на здоровое колено, вторую ногу, не сгибая, отвела в сторону. Подровняла дыхание под дыхание спящей Герти: медленное, глубокое.
Двадцать семь лет назад она побежала за Эйлин Блум в туалет. Коленом вышибла дверь. Хрясь! — дверь ударила ту, что внутри, по голове. Она осела на пол, со лба хлынула кровь, а Рея стояла рядом: ей хотелось кричать от боли, но страшно было привлечь к себе внимание. Не то лицо. Оно не принадлежало Эйлин Блум.
— Это случайность, — объясняла Рея, когда в женский
