положительная, то его признают отцом. Потом график встреч и алименты.
— Алименты?
— Ну да. Он обязан их платить как отец.
— Но нам же ничего от него не нужно?— подхожу и обнимаю мужа за талию. Такой теплый и родной.
Он отставляет чашку и тоже обнимает меня, прижимая к себе и успокаивающе поглаживая по спине.
— Нет. Не надо. Но это судебная процедура. Наш сын может стать долларовым миллионером,— посмеивается.
— Я не хочу суды. Не хочу, чтобы наши имена, тем более Ильи мелькали в прессе, а это будет. Не хочу...
— Тогда будем договариваться самостоятельно.
— В смысле?— поднимаю на него глаза.
— Встретимся и всё обсудим неофициально. Без всех этих судебных тяжб и адвокатов. Гас тоже заинтересован в том, чтобы в прессе не было шумихи.
— Я не смогу. Я ему голову чем-нибудь пробью,— на эмоциях.
— Я сам поговорю,— усмехается.
— Есть ещё кое-что...— напрягаюсь. Сейчас придётся самое ужасное рассказать.
— Ник меня поцеловал. Сам... Я не хотела, правда.
Вся сжалась в руках Грозного. Он замер и перестал меня гладить. Я услышала, что его сердце сорвалось и стало биться чаще. Глубоко вздыхает, втягивая побольше воздуха. Не взорвётся. Дома — никогда. Дома ребёнок. В этих стенах в присутствии Илюшки никогда ссор не было.
— Скажи, что тебе не понравилось?— сдержанно, но грозно смотря прямо в глаза.
— Нет. Ты целуешься лучше,— потянулась к губам мужа, обвивая руками его шею.
Виталя поцеловал требовательно, даже жёстко. Ревность захлестнула мужской мозг. Подхватил под бёдра и усадил на стол, рывком раздвигая мои ноги. У нас нет времени на прелюдии, сын в любой момент может проснуться.
Даже трусики с меня не снял, просто отодвинул в сторону и вошёл. Стоны глушу, закрывая рот одной рукой, второй опираясь на стол.
Сегодня он грубый и безжалостный. Но мне жутко нравится. Люблю, когда Грозный ревнует. Он так вспыхивает, что потом трудно остановить.
По телу пробегает электрическая волна, оседая в голове и взрывая клетки мозга на атомы от оргазма.
Обхватываю его талию крепко ногами, он сильными толчками доводит и себя до пика, сжимая пальцами мои ягодицы.
Чувствую его пульсацию внутри, она заставляет меня снова сжаться и получить новую порцию оргазма.
— Мам!— доносится из детской.
О Боже!
Смеёмся, быстро одеваясь и поправляя одежду.
В коридоре слышно шлёпанье босых ножек о пол. И на пороге кухни появляется заспанный сын.
— Мам, я пить хосу,— хныкает.
Я наливаю чай, пока отец развлекает его игрой в ладушки.
Ложечка с сахаром трясётся в руке — меня ещё не отпустило от произошедшего несколько минут назад. До сих пор гул в голове и тело немного ватное.
Ребёнок поглощает печенье с чаем, чтобы не идти в детский сад голодным. Там он ещё позавтракает. Нам повезло с сыном — не привередлив в еде и всегда ест с аппетитом. Другие мамашки узнав об этом обречённо вздыхают и жалуются на своих отпрысков, за которыми нужно побегать с ложкой, чтобы накормить.
Грозный варит для меня свою фирменную овсянку, мурлыкая что-то себе под нос. Ещё бы! Утренний секс — зарядка на весь день. И настроение хорошее. Эндорфины...
Мой телефон, лежащий на столе, издаёт писк, сообщая о новом сообщении с неизвестного номера.
" Доброе утро, любимая".
Вот сука! Кроме него некому.
Глава 47
— То есть шансы установить моё отцовство у нас огромные?— задаю вопрос своему адвокату и другу Родиону.
— Я могу даже сказать — стопроцентные. Она ведь сама подтвердила, что мальчик — твой сын.
— Да там даже к гадалке ходить не надо. Копия. Не думал, что у меня такие сильные гены.
— Есть только одна проблема,— жмётся Родя.
— Что ещё?
— По суду тебе теперь присудят алименты. Это двадцать пять процентов твоего дохода. Благодаря Форбс все знают, сколько ты зарабатываешь,— играет бровями.
— И что? Это же мой сын. Всё и так, по сути, ему достанется,— жму плечами.
— Думаю лучше не доводить дело до суда. Договориться по-тихому. Оговорить сумму ежемесячной денежной выплаты, время встреч. Ник, подадим в суд — пронюхают журналюги. Вспомни, сколько было шума с делом Яна. Оно тебе надо? Да и ребёнку лишний стресс незачем.
— Да, ты прав... Но тогда я не буду официально отцом.
— Ты и так не будешь. В свидетельстве Грозный записан,— разводит руками.
— А переписать нельзя?
— Можно, но через суд.
— Писец! Всё в этот грёбаный суд упирается,— рассёк рукой воздух.— С Алисой говорить бесполезно. Упёртая, как баран. Всё в штыки воспринимает.
— Ник, она мать,— откинулся в кресле друг.— Защищает своего ребёнка.
— От кого? Меня?
— Да. Женщины в таких вопросах включают материнский инстинкт. Думает, что ты можешь сына совсем забрать.
— Если только вместе с ней...
— Даже так,— усмехается Родион.— Не узнаю тебя. Всегда такой бессердечный к девушкам был.
— Только не к Алисе... Наверное, поэтому с ней и не предохранялся. Тщательно следил за своим генофондом все эти годы, а с этой ненормальной крышу сносило, что напрочь забыл про презервативы.
— Кстати, Аврора знает о твоих невероятных изменениях в жизни?
— Нет,— падаю в кресло возле его стола.— Будет в полном ахуе, когда я ей об этом расскажу. И о том, что на полгода завязываю с концертами,— взял со стола ручку и покрутил между пальцев.
— А они-то тут причём?
— Так доктор прописал. А этого врача я слушаюсь беспрекословно,— лыблюсь, как ненормальный.— И здесь работы хватит,— резко кидаю ручку в карандашницу. Очко!
В кармане вибрирует телефон.
" Мы сегодня увидимся? " горит на экране.
Строчу ответ:
" Нет. Я работаю. И вообще... Нам лучше больше не встречаться ".
Немного стала раздражать эта Дарина. Слишком напористая и все мысли и разговоры про бабки, шмотки, салоны красоты. Это бесит. Должно же человека ещё хоть что-то интересовать. Ах да! Секс любит. Но без такого я легко проживу.
— Ладно,— хлопаю рукой по столу.— Ты на всякий случай бумажки
