не было видно так что я позволил себе их стянуть вниз.
Вообще-то гнёзда защищены кусками прозрачного материала от потоков воздуха, но работало это только при отсутствии бокового ветра.
Расстояние, насколько мы могли посчитать, примерно полторы тысячи километров. Ну, было бы меньше, никакого смысла в самолёте не было бы.
Самолёт был по местным меркам не отсталый, контрабандисты купили поистине современную и мощную модель из не пассажирских, она могла развивать до двухсот восьмидесяти километров в час. Федор, в соответствии с его характером, выжал из машины всё.
Теперь, двигаясь по компасу и ничего не понимая в местности, над которой мы летим, через час полёта я попросил Федора что называется «порулить», для чего пришлось наклониться и орать. Расстояние до него было что-то около полуметра, только ветер мешал.
— Чего орёшь? Я тебя слышу. Хочешь порулить, давай. Только сильно не дёргай.
Я управлял машиной минут двадцать, не больше. Оказывается, что всё это время был боковой ветер, и чтобы машину не сбросило в штопор, нужно давать крен, непрерывно напрягая руки, смещая самолёт влево против опрокидывающего вектора.
Как Фёдор это выдерживал, я не знаю, но я посчитал, что для первого раза достаточно и вернул управление.
Через шесть часов полёта, когда мои часы показывали час дня, мы коротко переговорили и решили сделать небольшую посадку, проигнорировав стойбище степняков, зато в пятидесяти километрах усмотрев небольшое на шесть домов селение на берегу реки с лодками и сетями.
Мы приземлились на большом выкошенном поле, чем произвели на троих детей и свору собак полный фурор.
Местное, более взрослое население встретило нас достаточно скептическими рожами и демонстрацией охотничьих ружей.
Но зато между едкими матюками слышалась родная речь, это были не стяпняки.
— Эй, земляки, мы ищем стоянку кагана Юбы. Знаете такую или такого?
— Ну, дык. Только мы тебе не земляки, мы чалдоны, а вы нет. Мы с властями дел не имеем, живём, никого не трогаем, да и себя не даём трогать.
— Мы не власти. Просто подскажите, где чертов Юба и мы улетим.
— А что, это можно.
При помощи мата и пантомимы местные, которые поняли, что мы не прилетели похищать их рыбу, показали, что осталось ещё сотня километров.
— А что, вы сами чьих будете? — спросил худой бородатый мужик, который выглядел слегка разочарованным от того, что стрельба отменяется.
— Кустовские мы, — ответил я.
— А что, можете нам патронов привезти и соли, мы вам шкурами оплатим?
— В следующий раз. Впрочем, соли можем и сейчас дать, если покормите нас с дороги. А мы поедим и дальше полетим?
Они переглянулись.
— Прошка, — обратился крепкий чалдон к одному из детей, — Ходь на женскую половину, мамку кликни. Скажи, двум небопроходцам надо дать позюргать.
…
Местные принесли стол, лавки и посадили нас в центре, как если не дорогих гостей, то хотя бы эдакую диковинку.
— А что, как место ваше называется-то? — неосознанно копируя манеру местного произношения, спросил я, попутно прихлёбывая чудесную густую рыбную похлёбку.
— Дровец.
— А что, вы к землям кагана относитесь?
— Относимся, ясак платим, но по ихним законам не живём. Мы чалдоны.
— А что это значит?
— Живём от Чалки и до Дона.
— Русские?
— Знамо дело, — подтвердил худой.
— Только желтопупые, — хохотнул молодой парень, практически подросток, но на него шикнули, видимо он сказал что-то не совсем общепринятое.
— А как же степняки? Они вам не мешают? — продолжал интересоваться я.
— Не уж помогают, конечно. Но они на равнинах живут, там, где пасут стада. А мы скорее в лесах. Есть ещё вогулы, они и в лесах ходят и по горам, по сопкам.
— То есть у каждого своё место? Не воюете?
— Как в хорошем доме, — многозначительно пожал плечами бородатый, чья супруга нас кормила.
Я прикинул ширину реки. Баржи тут не пройдут.
— Рыбой живёте, или хлеб сеете?
— И так, и эдак. И коров держим, свиней, кур.
— Картошка?
— А что за картошка?
Ага, значит, картошки тут не знают.
— Это клубень. В следующий раз привезём.
— И табака! — выставил вперёд палец худой.
Я крякнул. То есть картошку мы не знаем, а табак уже просочился. Ладно.
— А Юба?
— А что нам Юба? Живём, хлеб жуём.
— А если город построят, вы сможете со степняками соседствовать?
— А что, мы ж и так соседствуем. Только откуда тут город?
— Но ежели в ём табак будет, соль и патроны, тогда мы будем рады.
Я улыбнулся и вернул посуду, встав и поклонившись хозяйке в универсальном благодарственном жесте.
Я смотрел на бескрайние леса, и они казались мне похожи на леса Канады в книгах, что-то дикое и прекрасное.
Но было тут и отличие. Английские колонисты, французские, голландцы — воспринимали индейцев, как нечто чужеродное и беспрерывно с ними воевали.
Мы такое называем ёмким словом геноцид, ведь они не столько воевали, сколько истребляли, включая детей и семьи. Для них был выбор «мы или они». Белые бывают очень жёсткими.
Тут всё иначе. Чалдоны (что бы это ни значило) соседствовали со степняками и каким-то чужим себе народом вогулы много поколений. И те соседствовали. Это не было дружное и весёлое соседство с яркими флагами и легкомысленными танцами.
Народ тут, по всему видать, суровый. Но при проявлении суровости нас и не застрелили. Да, не улыбались. Но накормили, причём вкусно.
— Пора уж вам лететь, — подытожил худой чалдон. — Гони соль.
Глава 23
Конституционная монархия
— Зачем тебе всё это нужно, барон? — прищурив глаз и обведя непонимающим взором «посылку» от Канцлера, с большой долей подозрительности спросил Великий Каган Юба. — И самое важное, мне это зачем?
Это он про конституцию своей страны. Ведь ещё утром он не знал, что, оказывается, собирается стать конституционным монархом небольшого, размером со Швейцарию, ну или две Швейцарии, государства в регионе Южного Алтая.
Все эти территории и их правители понятия не имели, что существовали благодаря сложным политическим отношениям русской, британской, китайской и японской дипломатий, в частности, договорённости о том, что русские города не будут придвигаться к индийским границам. Была даже по этому поводу даже специально обученная конвенция.
Беда была в том, что никто не знал, где заканчивается русская Сибирь и начинается Индия. Масло в огонь
