к нам младенец Гант.
Матушка шикнула на него, а я только улыбнулся. Они живы! Моя семья. Я могу спасти их, коли на то будет Божья воля.
— Донс, отойди в конце концов от матери. Что с тобой стряслось, почему плечо в крови? — Раздался строгий голос отца.
Я с трудом оторвал заплаканное лицо от передника матери и подошёл к отцу, крепкому мужчине в кожаном переднике, поднял голову, с умилением вглядываясь в родное лицо и наконец обнял.
— Я люблю тебя, батюшка, — произнёс я.
Мужчина явно растерялся, но потом неумело тоже меня обнял и тоже сказал, что любит.
— Донс — нюня! Плачет как девчонка! — Прыгал возле нас Ганс.
Теперь шикнул на него отец.
— И тебя люблю Ганс, — сказал я. — Всех вас люблю.
В дверях застыл ничего не понимающий Вилсон.
Оторвавшись от отца, я упал на колени и вознёс благодарственную молитву Господу.
— Что он говорит? — Раздался за спиной голос Вилсона.
— Это какой-то другой язык? Что это сегодня с Донсушкой? — Непонимающий голос матери.
— Похоже на латынь, — растерянный голос отца.
— Донс — нюня! — Не унимался Ганс.
Но я, поглощённый молитвой, не обратил на это внимание.
Господи и Владыка живота моего, не дай мне сгинуть, не исполнив волю Твоя!
— Какой нынче день, матушка? — Спросил я пока мать промывала мои раны.
— Пятнадцатый день первого летнего месяца, сынок.
— Что за год, матушка?
— Донс, да что с тобой? — Опешила мать. — Тысяча семьсот сорок первый от Рождества Христова.
Неделя. Ещё неделя до прихода чудовища. Но смогу ли я совладать с ним? Предотвратить ужас? Или ничего не избежать и мне дано время попрощаться? Последняя мысль вызвала неприятную дрожь. Учение о детерменизме в теологии гласило, что всё предрешено изначально. Но что если святые отцы ошибаются? Что если человек меняя свои поступки меняет и мир вокруг себя? Искренне надеюсь, что мне удастся помешать чудовищу и спасти жизни.
В этот день я собирался сделать многое, но силы оставили меня и я провалился в сон.
Очнулся до рассвета в своей детской комнате. Должно быть отец перенёс меня. Тело непривычно ныло от жёсткого сена, служившего периной. Рядом безмятежно спали мои братья. Но я не мог позволить себя ни минуты промедления.
— Какое сейчас число, Вилс? — Затормошил я плечо старшего брата.
Продрав глаза тот чуть было не навернул меня.
— Какое сегодня число, Вилс? — Повторил я вопрос.
Неприлично выругавшись, брат сообщил, что сейчас утро шестнадцатого июня.
Хорошо. Проспал я недолго. Хотел подняться, но Вилсон удержал меня железной хваткой за лодыжку.
— Что с тобой не так? — Прошипел он сонным голосом.
Вилсон был всего лишь отроком, но я был ещё меньше и слабее его, а потому высвободиться не получилось.
— Грядёт беда, брат и я пытаюсь оградить нас от неё, — честно признался я.
— Что за беда? — Вилсон уселся на кровати.
— Я поведаю об этом за трапезой.
Вилсона не удовлетворил мой ответ, и он ещё сильнее сжал мою лодыжку. Я сдался.
— Через неделю к нам постучится чудовище под личиной человека. Отец впустит его и… — Я закрыл глаза, так больно было вспоминать об этом. Вспоминать будущее? Или альтернативу того что может случится?
— И что? — Поторопил меня брат.
— Он убьёт всех нас, — выдохнул я.
Я сказал правду. Потому как в тот день и моя жизнь оборвалась.
— Тебе это что приснилось, баранья башка?
В голосе и словах Вилсона скользило недоверие.
— Отнюдь, брат, — возразил я. — Господь даёт мне шанс всё исправить, и я не премину им воспользоваться.
— Ты странный до жути, — заключил Вилсон, отпуская мою ногу.
И в этот момент послышался крик петуха. Скоро рассвет.
Помолившись об успехе задуманного, я вошёл в общую комнату, там где мы принимали пищу и хранили кухонную утварь. Мать уже накрывала на стол. Кисель из бобов. Такая простая пища. Но в этот момент я чувствовал жуткий голод и чувствовал силы выхлебать десять мисок с бобами. Но поведать о надвигающейся опасности я должен до еды.
Все мы, кроме мирно спящей малышки Агнессы собрались за столом. Я сидел между братьями. Отец произнёс коротенькую благодарственную молитву, и все вознамерились уже было приступить к пище, но я взял слово.
— Прошу вас, погодите немного с трапезой, — все неохотно отложили ложки и уставились на меня — кто с интересом, кто с раздражением. — Через семь дней в нашу дверь постучатся. Путник будет выглядеть как мужчина, но то будет зверь в обличие человека. Зверь обладает не дюжей силой и умением подчинять разум слабых. Однако он не сможет войти, коли его не пригласить. Зверь тот откажется от нашей пищи и воды, потому как питается он только кровью человеческой. С отцом он управится первым…
Тут батюшка не выдержал и хлопнул кулаком по столу.
— Хватит нести бред, — прорычал он.
Все вздрогнули, я же оставался спокойным и попробовал достучаться.
— Всей душой мне хотелось бы, чтобы то, о чём говорю было бредом. Но это не так. Зверь придёт к нам и вы сами, батюшка, пригласите его. А потом он останется. Пока не насытится.
Только у младенца Ганта проступил ужас в глазах. Все остальные смотрели с явным скепсисом.
— Донс, замолчи, ты пугаешь брата, — не выдержала мать. — Мир полон опасностей, но Бог не без милости…
— И поэтому я здесь, — перебил её, вызвав гнев отца.
— Богохульник! — Крикнул батюшка, вскочив из-за стола.
Поняв, что киселя меня могут лишить, а я был жутко голоден, отложил ложку, схватил миску с едой обеими руками и начал из неё пить. Сделал столько глотков сколько успел, пока отец за уши не вытащил меня из-за стола и не заставил на коленях читать покаянную молитву.
Отец, упрямый как осёл! Тут же упрекнул себя в не почитании родителей и прочёл короткую покаянную молитву. Ну это надо же быть таким непробиваемым болваном! Снова упрекнул себя в не почитании и постарался унять бушующую бурю ярости.
Неужели я ничего не смогу сделать? Неужели они погибнут? Если отец впустит чудовище, то…
— Донсушка, иди поешь, — в своих мыслях я не заметил сидящую рядом мать.
Я кивнул и вернулся за опустевший стол. Матушка наполнила мою миску до самых краёв.
Шестнадцатое июня. С каждой минутой опасность всё ближе. Шестнадцатое июня тысяча семьсот сорок первого… Почему эта дата мне знакома? И тут меня озарило. Верниги! Сегодня их младшая дочь скончается от отравления. Только через несколько дней её сестра признается в том, что та съела красных ягодок. Волчьего лыка.
— Матушка, а где живут Верниги?
— Ясно где, у старого колодца,
