куда-то везут верхом. Тело затекло и нещадно ныло. Ноги и плечи начали замерзать. Девушке никак не удавалось определить, кто и куда ее везет. Солнце клонилось к закату. Вокруг мелькали, сменяя друг друга, высокие сосны и лиственницы. Копыта коня стучали о камни, припорошенные снегом.
Остановившись у каких-то заросших развалин, всадник спешился с лошади, перекинул девушку через плечо, как куль муки, и пошел по заметенной тропинке, уклоняясь от ветвей. Иду пару раз ощутимо ударило голыми ветвями по лицу.
Внутри помещения ее скинули на пол. Девушка повернулась со спины на левый бок и огляделась. Высокая, когда-то величественная церковь, заброшенная настолько давно, что из расколотого каменного алтаря со стершимися надписями рос стройный двухсотлетний кедр. Его мощные корни крошили в труху обветренный камень. Тихая неотвратимая сила, сметающая все на своем пути. От крыши ничего не осталось: камни, когда-то ее образующие, лежали в углах, кем-то собранные в груды. Пол был подозрительно чистым: ни пыли, ни снега. Место подготовили.
«Для чего или для кого?» – подумала девушка.
Служка не обращал на лэри никакого внимания. Он долго что-то искал в своей сумке, а затем, расположившись прямо на полу, начал смешивать какие-то порошки. Иде подобная алхимия абсолютно не нравилась. Она не питала иллюзий: ничего хорошего в этом жутком безлюдном месте ее не ожидало. Погибать совершенно не хотелось, и колдунья начала действовать. Изогнув кисть правой руки, она сумела коснуться пальцами веревки, сковывающей запястья. Если лежать тихо, вполне вероятно, что ей удастся подпалить веревку незаметно. Спрятать запах горения она была не в силах. К счастью, направление ветра благоволило ее затее, относя дым в сторону, противоположную от служки, занятого непонятными манипуляциями с лабораторной посудой и веществами сомнительного происхождения.
– Не пытайся колдовать, я все чувствую. Сломаю хребет.
Ида прекратила жечь непослушную пеньку. Со сломанным позвоночником шансов у нее не будет. Из услышанной угрозы напрашивался вывод: жить ей осталось недолго, и неважно, сколько у нее будет целых костей. Страх обдал сердце предательским холодом.
При желании, проявив немного сноровки, девушка смогла бы снять путы. Тем более подпаленная веревка значительно ослабила давление на руки. Она должна быть уверена, что у нее есть хоть немного времени на подобные манипуляции. Девушка сделала попытку потянуть время, несильно надеясь на успех:
– Может, поговорим?
– Не имею привычки разговаривать со своей едой, – мужчина усмехнулся и продолжил свое непонятное зловещее дело.
– Но я хочу знать, за что умираю.
– Хорошо, – служка смотрел на нее едким взглядом. Глядя в темные холодные глаза напротив, Ида отметила, что никогда не могла себе представить, что этот человек будет ее врагом. Она периодически видела его на службах. Мужчина выглядел совершенно безобидным, со слабым умом. Его жалели и считали юродивым, божьим человеком.
– Не думай, что тебе удастся тянуть время. Для ритуала еще рано, нужно же чем-то себя занять.
«Ну что ж, хотя бы попытаюсь понять, ради каких великих целей стану жертвой. Умирать, так с полным осознанием происходящего», – подумалось Иде обреченно.
– Зачем вам такой тяжкий грех на душе? Вы же служитель…
Мужчина отмахнулся:
– Я давно уже не верю в Богов. Первое время я черпал в вере силу, позже поумнел. Тебе нужно понять: у меня совсем нет желания этого делать, но я вынужден. Мне хочется жить.
Взглянув в ее озадаченное лицо, он усмехнулся:
– Неужели вы меня не узнали, лэри Хольмсварт? – закончил он голосом архиепископа Родрика.
Ида, ужаснувшись, попыталась отползти, но у нее ничего не получилось.
Родрик подошел к ней, поднял и бережно посадил на одеяло, которое принес с собой. Такой заботливости от него девушка никак не могла ожидать.
– Не хочу, чтобы ты замерзла насмерть раньше времени, а пол такой холодный…
Добрый хозяин переживал за свою зверюшку.
– Не обращай внимания на мою внешность. Она абсолютно не важна. Я смогу стать кем угодно, когда проведу ритуал.
– Где же настоящий служка?
– Гниет в подвале. Пришлось завернуть его в ткань и положить в сухое место, чтобы не протух. Не было возможности выкинуть.
Он вернулся к своему занятию. Разжег костер и подвесил небольшой котел на треногу. Как же Иде хотелось согреться. Пальцы ног почти не чувствовались.
– Ночью мне нужно было быстро спрятаться. Дворец оцепили, не оставив возможности выбраться. Пришлось воспользоваться первым попавшимся телом. Ганс мне нравился. Бесхитростный добрый мальчик – такая редкость! Жаль, но я потратил почти всю свою силу. Это так утомительно – перекидываться.
Ида считала, что называть сорокалетнего мужчину мальчиком как-то неправильно. «Конечно, если вам лет девяносто, можно позволить себе смотреть на зеленого юнца свысока».
– И как давно вы живете, если называете мальчиком мужчину зрелых лет?
Родрик задумался на миг:
– Тысячу лет. Может, больше, может, меньше. Перестал считать.
Мысли в голове девушки судорожно метались: она пыталась сложить воедино исторические факты, ощущения и чувства. Понимание и ужас так живо отразились на ее лице, что архиепископ рассмеялся:
– Думаю, вы не ошибаетесь в своих предположениях.
Перед девушкой стоял главный палач охоты на ведьм тысячелетней давности – архиепископ Климент.
– Но почему архиепископ? Вы могли прожить сотни разных жизней.
– Влияние, власть, защищенность. К тому же я всегда имел возможность воздействовать на корону. Я мог бы стать королем, но тогда пришлось бы лишиться части свободы. Мы, метаморфы, очень скромны. Нам нужно всего лишь все, и ни капли больше. Вижу: вас смутило мое происхождение? Я последний из своего рода. Оборотни были редкостью даже во времена моей молодости. Существование нашего вида тщательно скрывалось. Люди всегда боялись оборотней и метаморфов, способных принять любой облик.
Моя мать была из метаморфов и имела короткую интрижку с моим отцом, не последним человеком в государстве. У них не было ничего общего, оба были помолвлены и не желали ничего менять в своей жизни. Результат этой легкомысленной связи она подкинула к порогу дома отца в Эренхельме вместе с письмом. Отец к тому времени был женат. Меня отослали в дальнее поместье, где мне полагалось существовать, не попадаясь отцовской семье на глаза, ведя жизнь дворового мальчишки при кухне. Жалкий бастард, живое напоминание о греховной связи. Мой отец был сильным магом, а вот на его детях природа отдохнула: они не блистали даже умом, не говоря уже о магическом даре. И в таких условиях отец все равно презирал меня, как будто я был виноват, что он однажды не удержал свое хозяйство в штанах, очарованный рыжей юной красавицей из Арлисса, приемной дочерью арлисского посла.
Мне достался от родителя только сильный темный дар. Больше нас не связывало ничего. К десяти годам
