что значит «нормально».
– Живой.
– Рад, что у тебя такая высокая планка, – фыркнул он.
Мне не хотелось задавать следующий вопрос. Но пришлось, и заранее было неприятно от того, какой ответ последует.
– Что они у тебя спрашивали?
– Спрашивали. Ты как-то очень вежливо выражаешься… ф-ф-ф-ф, – зашипел он, когда я сделала следующий стежок. – Хотели выяснить, что я знаю о нападении.
Его голос стал преувеличенно равнодушным и жестким, изображая Джесмин.
– Сочувствую ли я делу ришан? Знал ли я о нападавших? Вызывал ли я ранее демонов ночерожденных? Было ли мне известно о готовящемся бунте ришан? Больше всего они хотели знать, не я ли уничтожил этот ваш Лунный дворец.
«Не ты?» – чуть не спросила я.
Слова Винсента звенели у меня в ушах. Мало оснований доверять Райну.
Но вслух я этого не сказала – потому что ответом было бы «нет», и я уже знала, что верю ему. Пусть Винсент и считает, что это глупость.
– Ты сказал, что вряд ли это было дело рук ришан.
– Вряд ли.
– Почему?
– У них нет организации. Твой дражайший отец за последние несколько веков неплохо их пощипал. Они бы не собрались в кучу для такого дела.
«Они». Не «мы». Правда, Райн и тут с другими ришанскими участниками не разговаривал. Ничего необычного. Вампиры – существа замкнутые и недружелюбные. А вообще, большинство хиажей тоже не разговаривали друг с другом.
– Я им и об этом сказал, – хмыкнул Райн и осекся, пальцы снова сжались. – Кажется, мне не поверили.
Я окинула взглядом раны. Да уж, действительно не поверили. Не верили много часов. По моим подсчетам, не поверили десятки и десятки раз.
Мне подумалось, что не помешает сообщить ему хорошую новость.
– Министер принял снятие Мише с состязаний.
– Что-что он сделал?!
Райн напрягся, словно его первым порывом было обернуться и посмотреть на меня и ему пришлось себя сдерживать.
– Наверное, Ниаксия передумала.
Он издал долгий-долгий вздох – полный такого облегчения, что даже не вздрогнул от следующего стежка.
– Это ты устроила, – сказал он наконец.
Я вытаращила глаза. Он был обо мне более высокого мнения, чем мне казалось, раз пришел к этому заключению так быстро. Что ж… трогательно.
– Нет, – заверила я. – Может быть, они просто поняли, что так разумнее.
– Из тебя отвратительная актриса.
В его голосе слышалась улыбка. Достаточно теплая, чтобы уменьшилось жжение в правой руке. И чтобы почти забылось прикосновение губ министера к моей коже.
– Можем куда-нибудь ее перенести, когда солнце сядет, – сказала я.
– Я что-нибудь придумаю. Надеюсь, она будет еще не в себе, чтобы сопротивляться.
Еще три стежка. Мне пришлось вытереть руки отброшенной в сторону сорочкой Райна, испачкав красными пятнами немногие чистые участки.
– Я ее такой не видел уже очень и очень давно, – тихо, словно неохотно произнес Райн.
– Раны у нее начали подживать.
– Эти раны меня не волнуют. А волнует…
Он умолк. Отчаянные слова Мише зазвучали у меня в голове.
«Бросил меня. Звала-звала, а он не пришел».
До меня только теперь дошло, что говорила она не о Райне.
– Ты знаешь, что она пыталась делать, когда мы ее нашли? – сказал он, и его голос был полон холодного гнева. – Она пыталась вызвать Атроксуса. Магия подвела, и Мише не смогла ее вернуть. Она была рядом с этими демонами и Ночным огнем и молила бога о помощи. Если бы она там погибла, последнее, что она слышала, было бы его молчание.
Его пальцы вцепились в одеяло, когда я сделала очередной стежок.
– Я говорил ей, что так и случится. Ей каждый раз было больно, когда она пользовалась этой магией. И я ей говорил, говорил, провались она, что однажды он перестанет отвечать; что бог солнца не позволит детям Ниаксии, – (он просто выплюнул эти слова), – вечно полагаться на его силу. Но она…
Ожоги на руках у Мише. Многолетней давности. Внезапно многое прояснилось, приобретя печальный, мрачный смысл.
– Как она вообще была способна на такое? – спросила я. – Как управляла той магией?
– Она была жрицей. Раньше. Человеком.
У меня брови взлетели кверху.
– Жрицей Атроксуса?
– Да. В Пачнае. Сюда приехала с какой-то миссионерской работой. Неплохо, да? – (Короткий смешок, оборвавшийся содроганием тела.) – Миссионеры, приезжающие проповедовать вампирам, понимаешь? Тогда-то все и случилось. Не знаю, кто ее обратил, но он просто оставил ее умирать. Возможно, подумал, что если она выживет, то он получит славную вечноживущую рабыню, а если не выживет, то, по крайней мере, он хорошо подкрепился. Когда ей стало плохо, он решил, что с ней слишком много хлопот, и ушел. Она даже не знала, что он с ней делает.
Хотя я давно привыкла к беспечной жестокости вампиров, мне омерзительно было представить, через что прошла Мише, иностранка, едва вышедшая из подросткового возраста.
Я снова вспомнила ощущение рта министера у себя на коже, всего несколько часов назад. Вспомнила поцелуй на горле, и зубы, и боль – и резко вернулась в действительность, когда Райн выругался, оттого что я кольнула его чуть сильнее.
– Прости. – Я вернула руке твердость. – Кто? Кто это был?
– Хотел бы я знать. Я не знаю даже, из какого она дома. Она не рассказывала. Если б я узнал…
Он тихо выдохнул, и в этом вздохе читались все возможные бессловесные обещания.
Проклятье. Я бы помогла.
– Больше всего убивает меня то, – сказал Райн, – что этот урод даже не знал и не думал о том, что забирает у нее буквально все. Не потрудился даже притащить ее туда, где будет цивилизация, и только потом бросить. А теперь…
А теперь ушли последние остатки ее человеческой сущности.
– Им наплевать, – тихо сказала я. – И всегда было наплевать.
– Да. Всегда, драть их. А порой…
Он напрягся. Возможно, из-за стежка. А может, и нет.
– …иногда мне стыдно называть себя одним из них.
«Не хочу видеть, как ты станешь одной из них», – сказала мне Илана.
И до сих пор – до этого момента – я не думала, что обращение связано с необходимостью от чего-то отказываться. Поняла это только теперь, когда услышала в голосе Райна боль, не связанную с ранами на спине.
– Каково это было? – спросила я. – Обращение?
– Айксовы титьки! Принцесса, ваша манера общения с больным отвратительна.
Я как будто услышала выражение его лица. У меня дрогнули губы. Почти сложились в улыбку.
Я не думала, что он ответит, но он сказал:
– Похоже на смерть. Я почти ничего не помню.
– Кто?..
– А вот это – вопрос, на который я не могу отвечать в такие моменты, как сейчас.
По форме
