проблемы.
Он игнорирует мое отношение.
— Ты слишком осторожен.
— И у меня есть на это причины. — Я пристально смотрю на связанных мужчин, окружающих Винсента, — все они готовы и рады отдать за него свои жизни.
Лицемерие, на мой взгляд, очевидно.
Он снова игнорирует меня.
— И все же в самые странные моменты ты готов пожертвовать многим ради людей.
— Возможно, именно поэтому я осторожен. Я слишком многим пожертвовал ради других. Может, я устал от того, что меня сжигают? — говорю я, имея в виду жертвы, которые я принес ради брата и даже Наца.
— Возможно, — соглашается он. — Но это грустный способ прожить жизнь, не так ли?
Я хмыкаю в знак согласия, потому что как я могу с этим спорить?
— Послушай, Винсент. Прекрати нести чушь. Мы можем простоять весь день, а можем покончить с этим сейчас. Ты должен знать, что я не отстану. Почему ты выдал наше местоположение?
— Я этого не делал, сынок, — говорит он, и в его голосе столько чертовской искренности, что я на секунду ему верю.
Но кто еще мог? Кроме моих охранников, за которыми я слежу без их ведома, никто другой, ни один человек, не знает местоположение убежища. Никто. Только Винсент, мать его, Романо, и вот он говорит мне, что не делал этого?
Ебаный бык.
— Не надоело врать? — спрашиваю я.
— Я не знаю. А тебе?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты лжешь себе каждый день, Николайо Кристиано Андретти. Ты скучаешь по брату, но прячешься за своей злостью на него. — Я резко вдыхаю, но он не успокаивается. — Тебе одиноко, но ты отказываешься проводить время со мной или Ашером, когда мы предлагаем. А мы предлагаем. Часто. Ты смотришь на меня как на отца, но отталкиваешь каждый раз, когда мы разговариваем. Черт, держу пари, ты делаешь то же самое с этой своей девчонкой. Минка. Ты ведь любишь ее, не так ли? И что ты там делаешь? Плетешь грандиозную сказку о бедах и опасностях? Говоришь себе, что не можешь быть с ней, что один из вас не подходит другому?
Господи. Винсент Романо разрывает меня на части. Он берет мужчину, которым я себя считаю, и разрушает его. Я хочу, чтобы он остановился, но у меня нет слов, чтобы высказаться. Почему он это говорит? Почему ему вообще интересно это говорить? Это что, какая-то тактика обратного допроса, которую мне и в голову не приходило применять?
И эта история с Минкой. Господи. Я не люблю ее. Не могу. И я плохо к ней отношусь.
Когда я замолчал, он сделал паузу и посмотрел мне в глаза.
— Когда ты позволишь себе быть счастливым, сынок?
— Как я могу быть счастлив, когда у меня на голове чертов удар? Меня ударил мой собственный брат.
— Перестань жалеть себя, Николайо. Ты зол. Я это понимаю. Но в какой-то момент жизни ты должен научиться прощать. Иначе твой гнев будет разъедать тебя до тех пор, пока не останется только твоя гордость, которая все равно ничего хорошего тебе не принесла.
— Прекрати, — требую я. — Прекрати и просто ответь на мой гребаный вопрос. Почему ты сообщил адрес?
— Я этого не делал. И если бы ты остановился, то понял бы, что ты мне слишком дорог, чтобы так поступать. Просто посмотри на меня.
— Что?
— Действительно посмотри на меня, и что ты увидишь?
Я вижу… человека, который силен духом, но не телом. Как, черт возьми, это произошло?
— Что… что ты пытаешься мне сказать, Винс?
Винс.
Не Винсент.
Что со мной не так?
— Посмотри на меня, а потом посмотри на ту картину на стене, — говорит он, имея в виду большой холст, на котором он изображен в рамке вместе со своей семьей.
И я смотрю на нее, но на самом деле не смотрю. Вместо этого у меня в голове все перевернулось, потому что я идиот. Я вспыльчивый идиот, который разозлился и не подумал. Не остановился, чтобы понять, что есть и другие способы выследить меня, не следуя за мной. Камеры. Такие, как у Декса, Джона и меня.
И это точно не Декс.
Как я мог так ошибиться?
Сожаление яростно бурлит в моем животе, и я заставляю себя посмотреть на фотографию, потому что это меньшее, что я могу сделать. На ней Винс яркий. Он полон жизни. Здоров. Человек передо мной не хрупкий — не думаю, что Винс когда-либо мог быть хрупким, — но он определенно не похож на того, кто изображен на фотографии.
Не знаю, как я раньше этого не замечал. Изменения происходили так постепенно, такими маленькими, крошечными шажками, что после одного изменения я привыкал к нему, а затем к следующему, и следующему, и следующему, и так далее. И вот теперь я здесь. Чувствую себя самым большим идиотом в мире.
Самым большим засранцем.
— Ты болен? — спрашиваю я Винса, наклоняясь вперед, чтобы разрезать его путы.
Я вручаю ему запасной нож, и мы вместе пробираемся к охранникам, но как только я разрезаю путы Серджио, он пытается удержать меня. Поскольку я заслуживаю этого и даже хуже, я даже не сопротивляюсь, хотя мы оба знаем, что я легко могу его одолеть.
— Отпусти его, — приказывает Винс, и после минутного колебания Серджио соглашается.
— Ты болен? — снова спрашиваю я. — Что с тобой? Почему ты никому не сказал?
Он вздыхает.
— У меня рак. Это поздняя стадия, и она не проходит. У меня осталось время, но его не так много. Я не хочу подвергать себя химиотерапии, и я хотел дать Ашеру и Люси время насладиться медовым месяцем, прежде чем я кому-то скажу. — Он выжидающе смотрит на меня.
— Я не скажу Ашеру, пока ты не будешь готов, — обещаю я, хотя обещание заставляет меня волноваться.
Ашер захочет знать. Сразу же.
— И ты никому не расскажешь о том, что ты сделал сегодня вечером, — приказывает он.
— Но…
— Ты будешь нужен Ашеру, когда он узнает. Он ничего тебе не скажет, но ты будешь ему нужен. Если нужно, ты можешь рассказать ему позже. Намного позже.
— Мне так… — Я начинаю извиняться, но слова застревают в горле, захлебываясь от нахлынувших эмоций.
— Все нормально, — настаивает Винс. — Ты не знал.
Но это не нормально.
Потому что Винсент Романо всегда был добр ко мне. Он всегда относился ко мне как к сыну, и с тех пор, как я его встретил, он заботился о моих интересах.
И вот как я ему за это отплатил.
Черт, я чудовище.
36
