Швеция и Норвегия пытались противостоять датчанам, набиравшим силу, но это было нелегко: как раз тогда же обе эти страны вошли в период упадка. В 1026 году в сражении при Хельгео Кнуд разгромил объединенный норвежско-шведский флот и был провозглашен королем Норвегии и значительной части Швеции.
Вернувшись в Англию, Кнуд покорил и привел к вассальной присяге троих шотландских королей (в том числе Макбета, впоследствии прославленного Шекспиром) и, предположительно, правителя Дублина, все еще находившегося под властью викингов. Битва при Клонтарфе разыгралась в 1014 году, когда Кнуд еще только готовился к завоеванию Англии. Господство викингов в Ирландии пошатнулось, и Кнуд воспользовался этим, подчинив западные колонии, располагавшие ценными торговыми связями.
Кнуд поднялся на такие высоты, о каких не смели и мечтать участники первых набегов, устремлявшиеся на поиски богатств и славы в VIII веке. В его руках сосредоточилась власть над огромной империей, протянувшейся от Балтийского моря до Ирландского, от Скандинавии до Оркнейских и Шетлендских островов и острова Мэн. Он стал величайшим из всех морских королей – единственным за всю историю правителем Северной морской империи.
Одними завоеваниями Кнуд не довольствовался. Он мечтал объединить свои разрозненные владения в единую державу. В Скандинавии чеканили деньги в английском стиле, так что купцы расплачивались похожими монетами что в Лондоне, что в Копенгагене. Вдобавок, надеясь интегрировать свои земли в более обширный европейский рынок, Кнуд привел систему мер и весов в соответствие с той, которая использовалась в Константинополе[192].
К 1027 году статус Кнуда как одного из ведущих европейских монархов был признан самим папой римским, когда тот лично пригласил его на церемонию коронации Конрада II, очередного императора Священной Римской империи. И хотя Кнуд отправился в Рим без особой помпы, как «простой паломник», эта поездка стала настоящим триумфом пиара. Император оказался его ровесником, и они быстро поняли, как это использовать. Во всех процессиях Кнуд и Конрад шествовали бок о бок и на публике всегда садились рядом. Германский Шлезвиг – сухопутный мост между Германией и Данией – уже не первое поколение оставался поводом для конфликтов между двумя королевствами. В знак приязни к новообретенному августейшему брату Конрад подарил эту спорную территорию Кнуду, а тот просватал свою дочь Гунхильду за сына Конрада.
Сама коронация произвела на Кнуда огромное впечатление. Вернувшись в Англию, он тотчас заказал реплику императорской короны и в дальнейшем старательно культивировал правление по имперскому образцу. В общей сложности он правил Англией почти двадцать лет, и в целом мудро и эффективно. Умер он в 1035 году – и оплакивали его вполне искренне. Тело покойного короля перевезли в Винчестер и погребли в крипте собора.
По справедливости, его должны были бы запомнить как одного из величайших английских монархов, но, как ни странно, этого не случилось. Одна из причин наверняка состояла в том, что держава Кнуда рассыпалась вскоре после его смерти. Не прошло и десяти лет, как все его дети уже были мертвы, а от обширной империи остались одни воспоминания. В Англии снова воцарилась местная династия, а Данию завоевал норвежский король.
В некотором отношении Кнуд всю свою жизнь провел между двумя мирами. Языческие скальды не пожелали обессмертить его имя, потому что он был слишком близок христианству, а христиане не признали его своим героем, потому что в нем оставалось слишком много от язычника. Кроме того, этот могущественнейший из викингов на самом деле не был викингом в полном смысле слова. Он изо всех сил старался быть справедливым и разумным правителем и совершил два паломничества в Рим. В отличие от своих предков, грабивших церкви и заслуженно прозывавшихся морскими волками, Кнуд поддерживал монастыри и щедро одаривал церкви по всей своей империи, жертвуя им драгоценные чаши, кресты и иллюминованные манускрипты.
Самый знаменитый эпизод его жизни связан не с воинской доблестью и не с ролью великодушного дарителя: Кнуд запомнился потомкам в образе великого короля, восседающего на троне и тщетно приказывающего волнам прилива отступить от берега. И мания величия тут ни при чем: то был ответ на лесть и подхалимство придворных. Кнуд наглядно продемонстрировал, что человеческая власть не безгранична, даже если ты – величайший из королей. Поклонения заслуживает лишь всемогущее божество.
Но несмотря на все свои благочестивые деяния, дары, освобождения от налогов и строительство церквей[193], Кнуд так и не избавился от репутации язычника. Когда он сделал щедрое пожертвование одному франкскому собору, тамошний епископ удивился: он думал, что Кнуд – «языческий принц». Кровавые битвы, которые вел император Севера, и слухи о его двоеженстве усугубляли проблему, и в итоге хвалебных жизнеописаний Кнуда сохранилось не так уж много. Английские подданные ценили его, но так и не признали за своего.
Неоднозначное место Кнуда в английской истории соответствовало положению, в котором теперь находились викинги. Мир их стремительно менялся. Бурные времена приключений, грабежей и экспедиций в неизведанные края, из которых молодые авантюристы подчас возвращались прославленными морскими королями, отошли в прошлое. И хотя Христос пока еще не везде одолел Одина, морские разбойники уже превратились в купцов, а скальды – в священников. Вчерашние корабелы теперь возводили великолепные деревянные церкви, а северные земли наполнились миссионерами и христианскими проповедниками[194].
Политические перемены почти не уступали религиозным. Когда-то викинги гордились своей независимостью. Те же люди, которые некогда с гордостью заявляли франкскому послу, что не признают над собой королей, теперь исправно платили налоги монархам и служили в королевской армии. По мере укрепления королевской власти тяга к открытиям угасала. Колония в Винланде была заброшена, связи с Гренландией прервались, и Скандинавия постепенно утратила господство на море. Искры былого огня по-прежнему горели только на западе Норвегии, не укрощенном до конца[195].
Глава 23. Конец эпохи
…был мощный князь злосчастлив в смерти.
«Сага о Харальде Суровом»[196]Трудно представить себе лучший символ перемен, чем история двоих единокровных братьев: Олафа Святого и Харальда Сурового. Они были сыновьями замечательной женщины Асты Гудбрандсдоттир, которая вышла замуж за одного местного правителя, вскоре овдовела и почти сразу же нашла себе нового мужа.
