это для посторонних была соткана мгла таинственности и страха — ведь люди, а тем более их порождения, боги и демоны, уважают тайну и грозную, непостижимую силу.
Итак, Рене торопливо погасил раздражение и вызвал более благородные чувства. Но сейчас Старейший, казалось, не заметил настроения Рене вовсе, и того кольнула обида: обеспечен, дружок, энергией, так и эмпатическую связь прервал! Недостойная мысль, но вполне в человеческом духе. «Вот и не нужен я больше Ленивому дракону… А ведь без меня ты спал бы еще сотни лет, пока на нет не сошел бы! Такие, как я, не часто на свет появляются!»
Но Срединный справился с нелепой обидой, вгляделся, вчувствовался в друга и понял, что он сейчас очень тому нужен. И побежал, положил ладони на брюшные щитки и спросил:
— Что случилось, учитель?
Ну… мне трудно передавать их разговоры, это вы уже заметили. Если другие события и беседы я и мой юный коллега смогли восстановить по воспоминаниям участников, что-то были вправе предположить, потому что участниками бесед и событий были обычные люди или духи, то здесь… Знаю лишь, что общение господина де Спеле со Старейшим происходило по меньшей мере по трем каналам: телепатическому, эмпатическому и словесному. Причем, передача словесная была самой упрощенной, мало информативной, служила всего лишь канвой, на которой вышивались эмоциональный и образный узоры. Словом, не требуйте, чтобы я последовательно и внятно изложил ту ночную беседу.
— Меня вызывали, — сказал Старейший.
— Запись в Архиве! Я надеялся! Я же говорил тебе! Когда?
— Пятнадцать раз. Последний — 625113 лет тому назад. Они вырастили новую планету из хорошего семени.
— Но она пуста без тебя. Прежнему племени нужен прежний бог. Ты улетишь…
Одиночество! Нет, пока только предчувствие одиночества обрушилась на Рене, но оно было ужасно! Срединный отошел к стене и закрыл лицо руками. До сих пор только слабый отголосок, минутная тень одиночества упала на него на вершине Эребуса. Впрочем, этот антарктический вулкан тогда еще не был открыт и назван, как и вся Антарктида. А вот там, на вершине безымянной горы, в кратере которой тяжко плескалась лава, на берегу неоткрытого моря, на краю неведомого людям континента, Рене затрепетал от чувства заброшенности. Но тогда он быстро опомнился: ведь с ним всегда Старейший! Это просто людская суть трепещет перед огромностью мира. Но теперь… Что станется с ним после отлета Старейшего в чудовищную даль? Вкусивший нечеловеческое могущество Рене разве сможет стать человеком? Судьба самого могучего царя для него горше участи раба!
Что, останется, только проводить Старейшего, просуществовать несколько постылых и бессильных лет… Возможно, только дней… Или минут. А после смерти душе его суждено сгинуть бесследно, ибо нет для нее пристанища ни в одном из потусторонних миров, ведь вся вера отдана Старейшему. Или Князь Тьмы обеспечит его душе вечное, но бесприютное существование? Дабы исполнить свое проклятие, ограбленному дьяволу придется подкармливать своего врага крохами собственной энергии? Забавно…
А от Старейшего Рене не примет прощального дара, весь заряд Черта-аккумулятора потребуется для перелета к новому миру.
Все. Конец Срединному.
На плечо легла чешуйчатая рука, вернее, два пальца, только они поместились, хотя плечи у де Спеле отнюдь не были узкими.
— Там непривычно и незнакомо, — тихо проговорил Старейший. — Найдешь ли ты там свое счастье?
— Неужели приглашает с собой? Неужели сбылись заветные мечты?
— Счастье… Здесь счастья не будет, только потери, — прошептал Рене.
— Человек ищет людей, — предостерег Старейший.
— Каждый ищет себе подобных, — поправил Рене. — Здесь нет мне подобных, и нет подобных тебе. Твое племя создало тебя, воплощение доброты. А в мире человеческого воображения, в мире человеческих надежд я встречал чудовищ. Чудовищны демоны, духи, боги! Ужасны потусторонние миры! Омерзительны мечты! Теперь, когда отпала необходимость носить маску призрака, как хотелось Рене открыть своему другу, каких усилий стоило выть по-волчьи, а еще вы так, чтобы не просто своим считали, а признали вожаком: самым дерзким, хищным, сильным, беспощадным. «Стальной молнией», «Неотразимым», «Неумолимым», «Черным Вихрем», «Полуночным Тигром» и прочими лестными в мире насилия прозвищами наградили его люди и демоны… Но пожаловаться на трудности Рене никогда себе не позволял. Хотя Старейший многое ощущал, разве скроешь подобной силы чувства и мысли от телепата и эмпата! Но посетовать вслух о тяжкой роли супермена и супердуха Рене не мог даже под угрозой окончательного исчезновения.
— Несчастный мир, мир смерти — вот в чем вся тайна, — подвел итог Рене и невесело рассмеялся. — Впрочем, во мне говорит отрицание. Тяжко бросит любимое, легко — ненавистное. Моя человеческая изобретательная суть ищет недостатки земного мира и разжигает к нему заградительное пламя ненависти. Наверное, я все же любил этот мир. Но я решился. Сейчас я…
— Сейчас ступай спать, — приказал Старейший.
— Ну, пожалуйста… — жалобно попросил Рене.
— Иначе ты потом пожалеешь.
— Верно, еще полночь не наступила. Моя команда спит.
Старейший медленно мигнул — Рене зевнул, укоризненно погрозил другу пальцем, но, чувствуя, что засыпает на ходу, побрел в альков.
Вы, конечно, подметили в обращении Рене к Старейшему некоторый налет ребячества, инфантилизма? Что поделаешь, дружба дружбой, но ведь дракон… простите динозаврий бог был старше своего друга человека на 86 793 242 года. Впрочем, за точность не поручусь, ибо, по намекам де Спеле, года не всегда имели нынешнюю длительность.
Глава 28
Фредерик Доминик Теофил не желал ни попадать в это подземелье, ни, тем более углубляться в его низкие, узкие ходы. Но он брел и брел дальше, чувствуя, как с каждым шагом сгущается опасность. Этой опасностью были пропитаны стены цвета засохшей крови, ею был насыщен душный, не то дымный, не то пыльный воздух, она мерцала в неверном багровом свете, исходящем со всех сторон… Впереди… Впереди вовсе ужас несказанный. Там поджидает нечто безжалостное и омерзительное. Там — какие-то злые силы решают судьбу Фредерика.
Вот уже слышны голоса:
— До самой смерти, и потом…
— До окончания времен…
— Выпьем все живое…
— Отберем, отымем, лишим
— Не узнает… сотрем…
Последний поворот — и Доминик предстает перед вершителями. Они неумолимы и равнодушны, они сами все решат за Теофила, и не упросить их, не разжалобить. Они сотрут черты, они погасят память, они поработят душу! О, ужас!
В отчаянном порыве Фредерик обернулся и бросился прочь. Скорее, скорее пока враги не опомнились! Вверх по коридорам, через залы, по мостам над черными провалами, по крутым лестницам. Коридоры сужаются, захлопываются тупиками, залы расползаются в беспредельную тьму, мосты зыбятся, шатаются, рушатся под ногами, лестницы изгибаются и возвращают на прежние уровни. Но все же Доминик забирается все выше и наконец вырывается на террасу. Но нет и здесь спасения:
