слышит ничего необычного, что даже упоминание Тины Тернер не заставит ее вытаращить глаза, но внутри у нее, вопреки внешней бесстрастности, нарастает изумление.
– Ну а ты? – спохватывается через некоторое время Тилли. – Все еще видишься с Катриной и со всеми остальными?
Энни качает головой. Как объяснить, что она больше ни с кем не видится, так, чтобы не стало ясно, что ее жизнь – невыносимая скука по сравнению с блеском Тилли?
– Нет. Мы разошлись после того, как я вышла замуж. Мне не хватает времени на встречи: дети, то да се…
Она ужасно гордится своими прекрасными детьми, но сейчас, беседуя с Тилли, видит, что старая подруга не одобрит ее жизненный выбор и решит, что она отказалась от блестящих возможностей, слишком поторопилась повзрослеть. Думая о детях, Энни со страхом понимает, что слишком засиделась, и смотрит на часы. Уже почти час дня, надо бежать, не теряя ни минуты.
Она встает так поспешно, что опрокидывает свой стул, на нее все глазеют. Она смущенно наклоняется, чтобы поднять стул. Тилли машет зевакам.
– Мне надо идти, – говорит Энни, прижимая к себе сумочку. – Джо будет волноваться, куда я подевалась. Спасибо, что угостила.
– Не стоит благодарности, – отвечает Тилли, и Энни замечает, что она не уговаривает ее посидеть еще. – Можем еще увидеться.
Энни принимает это за простую вежливость, но Тилли достает из сумочки визитную карточку и сует ее Энни.
– Позвони мне. – Она делает вид, что набирает номер. – Я серьезно. – Она внимательно смотрит на Энни. – Непременно позвони.
Энни в ответ кивает и выбегает на улицу, где ее глаза не сразу привыкают к яркому свету. Снова приходится переключаться с одного мира на другой. Она охвачена тревогой и почти бегом возвращается домой, думая на бегу, как объяснить свое опоздание.
– Я вернулась! – сообщает она с преувеличенной жизнерадостностью.
Ответа нет. Наверняка Джо сердится на нее, ждет ее появления, чтобы не дать ей спуску. Готовая к худшему, она открывает дверь в гостиную.
Майкл сидит там же, где она его оставила, – перед телевизором.
– Здравствуй, мамочка, – говорит он, не отрывая глаз от экрана.
Манеж Кары пуст. Энни в панике оглядывает комнату и обнаруживает дочку на диване, на отцовской груди. Оба, отец и дочь, крепко спят.
40
Кара, 2018
То ли мои биологические часы сами перестроились, то ли я слишком вымоталась, но, взглянув на радиобудильник, я вижу, что уже десятый час. Даже не глядя в зеркало, я понимаю, что мои глаза в ужасном состоянии. Кожа вокруг глаз натянута, глаза распухли от пролитых накануне слез. Этим утром мне придется прятать их под темными очками. Впрочем, это неважно, все равно никто не увидит меня в этом состоянии. Здесь никто меня не знает, никому нет дела, почему я уснула с опухшими глазами.
Никому, кроме Скайлер. Вспомнив ее, я испытываю стыд. Я представляю себе, как она сидит, подобрав под себя ноги, за своим прибранным столом в темной галерее и ждет известий о моей великой встрече с интроверткой Урсулой Кемп. Встреча прошла неважно. Какое-то время я борюсь с угрызениями совести. Надо скорее рассказать ей о результатах, сознаться, что встреча не увенчалась громким успехом. Это минимум из того, что я могу сделать, учитывая роль Скайлер в организации встречи. Но прямо сейчас я не готова говорить об этом, ведь это значило бы объяснить мою собственную роль в этой грошовой истории. Поэтому я выбрасываю Скайлер из головы.
Я чувствую острый голод: по причинам, о которых мне неприятно вспоминать, накануне я не смогла поужинать. При мысли о завтраке я покидаю постель и встаю под душ. Я наслаждаюсь душем гораздо дольше, чем раньше, когда отец скупился на деньги за воду. От пара у меня наконец разлепляются глаза. Я поздно слышу непривычный телефонный звонок и спешу на его звук, схватив полотенце и скользя на бегу.
– Алло!
– Мисс Фернсби?
– Да.
– На ресепшен вас ждет леди. Говорит, что она ваша тетя. Предложить ей посидеть и подождать вас?
Я молча перевариваю услышанное. Как Урсула меня нашла? Ну конечно, ведь я указала адрес отеля в своем письме. С кем она пришла? Я так долго молчу, что дежурный спрашивает, на линии ли я.
– Прошу прощения. Да. Попросите ее, пожалуйста, подождать, я сейчас спущусь.
Я кладу трубку и смотрю на телефон. На ковре темнеют мои мокрые следы. Как это понимать? Она вернулась для второго раунда? Мой гнев на нее еще не совсем остыл, и я готова ее проигнорировать. Поделом ей будет, если я выскользну незамеченной через запасной выход, пусть сидит и злится. Но нет, придется с ней поговорить, иначе я так никогда и не узнаю, что произошло с моей матерью. С сильно бьющимся сердцем я тороплюсь обратно в ванную и начинаю собираться.
Спустя десять минут я спускаюсь в лифте. Волосы опять мокрые, как накануне, но теперь мне наплевать на свой внешний вид. Урсула недостойна, чтобы ради нее стараться.
В вестибюле я ищу ее глазами и нахожу не сразу: она сидит за большой пальмой в кадке и обкусывает заусенцы на большом пальце. Некоторое время я просто наблюдаю за ней, довольная тем, что она меня не видит, и размышляю, есть ли между нами сходство; возможно, у нас одинаково опущены плечи, похожая форма подбородков. Но нельзя сказать, что мы похожи, скорее я придумала сходство в надежде его обнаружить. Может быть, она похожа на свою сестру? Вдруг я разгляжу в своей морщинистой тетке свою мать? Но для этого надо знать, что искать…
Наверное, она почувствовала мой взгляд, потому что смотрит в мою сторону и замечает меня. Сначала мы обе не шевелимся, просто глядим друг на друга. Я стыжусь своих распухших глаз, но и у нее такой вид, будто она провела по меньшей часть минувшей ночи в слезах. Уж не мириться ли она явилась?
Она поднимает руку – невысоко, это легкое движение, которое можно при желании истолковать за готовность покаяться. Я не спешу реагировать. Полуулыбка сползает с ее лица, она то ли вопросительно, то ли умоляюще приподнимает брови. Я остаюсь на месте. У меня такое чувство, словно я стою на перроне вокзала. У меня два варианта. Первый – дать дверям поезда захлопнуться, второй – войти в вагон и узнать, куда едет поезд. Урсула роняет руку на колени, опускает глаза. Я делаю шаг в ее сторону.
Сегодня она совсем не та, что накануне. Вальяжная самоуверенность пропала, она как
