Счастливо, что двое французские говорят другие разумные вещи. Эсмеральда мало, и я потом вам специально рассказываю, что она говорит, но Фредерик говорит про время, когда он маленький, и его жизнь до ареста, и красивые женщины он любит. Он говорит, своя бабушка очень добрая, своя мать остается нечестно одна, а ему только шесть годов, и говорит о своей жене Констанс, она очень хорошая и очень красивая, и она его помнит всегда. И еще про момент, когда он дерется за Жанна д’Арк, а мне, Иоко, страшно, что злые англичане делают его мертвый. Я не говорю громко мою большую радость, когда Фредерик хранит жизнь. Я не «бака», это у нас в Японии – «дура», и понимаю, эта история, наверно, неправда, но откуда знаешь? Один день я спрашиваю большой океан, и он говорит – никто не знает. Я понимаю умом, английские кладут в огонь другую девушку, это первый раз, но не последний, когда они говорят неправду.
Часто в моем домике, когда сон не идет, я вижу в памяти моменты, о которые говорит Фредерик, и моменты шуток. Когда он студент университета в Париже и любит студентку, она учит закон, наверно, вы знаете ее. Когда я в памяти меняю имя студентки – такое, как у вас, Мари-Мартина, на мое, Иоко – и думаю, будто я живу в Париже, я расскажу вам историю.
Один раз, когда я хочу идти с любимым Фредериком, уже ночь, дверь в общежитии девушек закрыта, я думаю идти в окно, но несчастливо, это очень высоко и я не могу, и мой любимый зовет на улицу Суфло большую красную машину и пожарные с большой лестницей. И главный пожарный говорит:
– Но мальчик, я не вижу огонь.
А Фредерик говорит вежливо:
– Вы не можете видеть. Моя любимая японка, и мы держим его в секрете, огонь очень сильный внутри нас, надо гасить.
Тогда главный пожарный понимает и говорит:
– Бедная Франция! Хорошо этот раз делаем, но завтра вы покупаете лестницу на свои деньги и говорите вашей любимой японке жить в первом этаже!
Потом все в общежитии знают, что у меня огонь под платьем, и директриса не пишет родителям, страшно за сердце отца, оно слабое.
Я хочу снова спросить большой океан, правда ли эта история, как другая, огонь в них неодинаковой пропорции, но если вы читаете судьбу и сегодня дадите мне ответ, я очень благодарна и с уважением.
Нетрудно было бы обойти молчанием этот вопрос, ведь, наверное, на факультете права в Париже, где я сама была студенткой, в те годы училось много Мари-Мартин, но тогда я не воздам должное откровенности моей японской корреспондентки. Я бы сказала, что история правдоподобна, если не полностью достоверна. Я жила в общежитии на улице Гренель, никто туда не вызывал пожарную машину, но она проезжала мимо, а я стояла в такой немыслимой позе на карнизе четвертого этажа, что они не могли не вмешаться. Что касается отца, его ввели в курс дела, и он, разумеется, не лишился ни сна, ни аппетита, поскольку в то время был занят собственными приключениями. Конечно, все это не отнимает заслуг по тушению огня у того, кто воспламенил свою любимую француженку на такие безумства. (Примечания Мари-Мартины Лепаж, адвоката суда.)
Еще много интересное в рассказах Фредерика, самое интересное – когда он бежит из тюрьмы с новой женой другого мужчины и когда играет на рояле в шикарном доме для женщин, они все в духах и красивых платьях, и когда он страшит учительницу из школы для ее наказания. Один момент я всегда помню, прячусь в домике из листьев с лампой – я ее делаю своими руками, но нельзя видеть со стороны, когда он живет около целый год с две сестры, день рождения их в один день, они продают лед для еды или «ice-cream», так я живу с два австралийца, но мужчине больше трудно делать удовольствие сразу для две женщины, все относительно, конечно. А еще я часто думаю, когда даже не хочу, про актрису, имя Шу-Шу, больше всех красивая, она ест в большой комнате на корабле, все сидят рядом в красивой одежде, Фредерик тихо трогает ее под столом, а ей страшно, вдруг увидят все ее удовольствие. Но я ни с кем на острове уже много месяцев. Тогда я думаю и меняю женщину на Йоко, и ласкаю себя, и мысль делает мне больно – очень хочу любить с кем-то. Я бегу от этой мысли, когда могу, говорю о себе плохо или шучу.
Правда, истории Фредерика для меня красивые, для Эсмеральды мерзкие. Ей двадцать семь годов. До корабля с товарищами он помогала уму людей и очень гордая, раз умеет, как доктор. Пока она – вид злой – качает тело в кресле, Фредерик лежит на матрасе и рассказывает свое детство с товарищами в Марсель, Франция. Он идет с ними на крышу дома и смотрит в окно в большую комнату, где матери берут маленьких своих детей. Матери тут все сидят, и когда дитя плачет и кричит, мать открывает платье и дает еду. Тогда другие дети тоже хотят, и все матери открывают свои красивые груди с молоком, и товарищи, и Фредерик много смотрят, даже маленькие девочки с ними. Я хорошо понимаю Фредерика, я тоже раньше была маленькая, люблю смотреть, когда дитя сосет красивую грудь матери. Тогда Фредерик говорит и не помнит, что видит это много лет давно:
– И они сосут, мерзавцы, сосут, будто без этого кончается их жизнь!
И через дыру в бамбуке любая японская идиотка может смотреть его лицо, он рад этой мыслью.
Несчастливо, Эсмеральда встает в плохой рубашке для ночи из много кусков, она ходит в одну сторону и другую сторону дома, лицо злое и очень-очень недовольное. Она говорит:
– Так я и думала сначала. Вы, как много мужчин, ребенок с опоздавшим развитием, подсмотритель и мизоген, слово, которое потом я знаю: женонелюбитель!
Тогда Фредерик быстро садится на матрас, как прыгает, и шутит:
– Я? Мизоген?
А она говорит:
– Да-да! Вы! Все подсмотрители – мизогены! Они интересуют телом женщины, они голодные, а женщины – только еда. Даже когда еще маленькие мальчики.
Фредерик громко кричит, больше ее:
– Девочки-дети не сосут молоко? О чем вы?
Она стоит высоко над ним и говорит:
– Мерзавец! Я не говорю голод молока! Мерзкий, грязный голод, его женщины всегда видят в ваших глазах!
Фредерик кричит совсем громко:
– Неправда! Знаете, что пишет Шекспир? «В глазах – безумство сердца!» А он знает, что говорит!
Я, Иоко, не люблю споры и тоже быть как подсмотритель в тени жаркого солнца, я думаю, Шекспир прав, даже английский, но женщина грустно берет так-так и идет на циновку или матрас, и когда вся лежит, говорит:
– Ненавижу подсмотрителей, понимаете? Мне страшно от них.
Долго она не говорит, а Фредерик уважает, что она лежит и молчит. Потом она говорит:
– Слушайте, когда я молодая, моя большая мечта – быть чемпионка по теннису.
Потом она опять момент молчит. Фредерик встает и идет маленьким шагом из-за железных браслетов, и не хочет пугать мысли Эсмеральды. Тогда она говорит:
– Один день закончил мою мечту. Я играю в турнире в дворце на Ривьера…
Несчастливо, я совсем не могу говорить историю, как она, не знаю слова вашего языка, говорю, как могу, но она говорит не гордо и тихо.
