class="p">45
Эвелин вышла на улицу.
Она тщательно нарядилась и отправилась в хозяйственный магазин, купить прочные пластиковые пакеты. Продавец заверил ее, что прочнее вот этих не бывает, не спросив, правда, зачем они ей. Эвелин так и подмывало брякнуть, что она разрубила на части труп и спешит от него избавиться. Когда-то, когда ей еще случалось веселиться, она любила подтрунивать над людьми. Провести их ничего не стоило, а она отлично вживалась в роль, соответствовавшую сюжету. Неплохо было бы пригласить ту, прежнюю, Эвелин Маунткасл к себе погостить.
Вернувшись домой, она села за стол и, положив на него тяжелый сверток с пакетами, приуныла. То, что с утра пораньше показалось блестящей идеей – навести порядок на кухне, чтобы ею опять можно было пользоваться, – теперь представлялось сродни покорению Эвереста в шлепанцах.
Она вздохнула, чувствуя, что потерпела поражение, даже не начав. Как она до такого дошла? Какое-то время после гибели Джоан она кое-как держалась, даже собиралась снова нанять выгнанную сестрой уборщицу. Та всегда ей нравилась, к тому же она остро нуждалась в собеседнице.
Но шли недели, месяцы, годы, а она ничего не предпринимала. Закономерный результат – хаос.
Она с тяжелым вздохом оторвала от мотка первый пакет и приступила к делу. Сперва, прежде чем отправить тот или иной предмет в зияющее жерло мешка, она тщательно его осматривала, но прошло десять минут – и она стала попросту сметать все в черную бездну. Вскоре ей понравилось это занятие, она проверяла вес каждого заполненного мешка, определяя его ценность. Набралось уже целых десять полных мешков, пол был засыпан тем, что она случайно смахивала мимо.
Что за чудесное чувство! Расправляясь с накопившимся мусором, она заодно освобождала голову и саму душу. Ей полегчало, казалось, она сбросила вес. После тщательной уборки можно будет затеять небольшой ремонт. Капитального ей не потянуть, но не грех было бы пройтись кое-где свежей краской, заменить ковер-другой.
И все это благодаря Пип. Молодая женщина, появившаяся в ее жизни, ненароком перевернула у нее внутри что-то такое, что сама Эвелин считала давно закрашенным, заскорузлым, неподвижным. Хотелось ответить добром на добро. Бедняжка в подвешенном состоянии: ни продолжить жить, ни вернуться назад. Она не представляла, чем конкретно могла бы помочь Пип, разве что беседой, подсказкой не прятать голову в песок. Если закупориться, то можно забыть про нормальную жизнь. Так недолго и с ума сойти, ей ли этого не знать, подумала Эвелин, окинув взглядом свою разворошенную кухню. Разве Пип не поступает так же со своей жизнью? Впервые за очень долгий срок заговорив о Скарлетт, Эвелин многое вспомнила. Раньше она опасалась оживлять эти воспоминания, боясь, что они раздробились на мелкие фрагменты, но нет, Скарлетт в ее памяти оставалась такой же живой, как раньше, ничуть не поблекшей.
А еще после разговора с Пип изменилось ее отношение к Джоан: раньше это была слепая ярость, но теперь ее сменило нечто менее разрушительное. Когда Пип осудила поведение Джоан, с души Эвелин свалилась весомая часть прежней неподъемной тяжести. Недаром говорят: общая проблема – половина проблемы. Теперь и Эвелин понимала, как ей разделить проблему Пип.
От стука в дверь дома она вздрогнула и прижала руку к груди, чтобы унять сердцебиение. Выходило, что у ее новообретенной свободы остаются изъяны, незваный гость вызывает у нее тревогу. Она решила не обращать внимания, дождаться, пока стоящий за дверью удалится. Она застыла, хотя знала, что ее не видно.
– Эвелин? – раздался из-за двери знакомый голос. – Это я, Пип. Вы дома?
Эвелин облегченно выдохнула. Пип!
– Да! – отозвалась она. – Уже иду.
С тоской глянув на новый беспорядок, сменивший в результате уборки старый, она заторопилась к двери.
Вид у Пип был ужасный: цвет лица землистый, под глазами темные круги. При этом она улыбалась, как кошка, нализавшаяся сметаны.
– Ну и вид! – ахнула Эвелин. Старость – индульгенция для откровенности, какой люди помоложе не могут себе позволить.
– У меня похмелье, – объяснила Пип и еще шире улыбнулась, даже просияла. – Впервые с незапамятных времен. Я подумала, вдруг вам захочется прогуляться, помочь мне проветриться.
Эвелин оглянулась на свою безнадежную кухню, и Пип добавила:
– Если вы заняты, то ничего страшного, отложим до другого раза. – Она проследила взгляд Эвелин и поняла, что та переживает из-за кухни. – Генеральная уборка?
– Затеяла небольшую, – поправила ее Эвелин. – Но пора сделать перерыв. Идемте.
Они дошли до того кафе, где сидели в прошлый раз. Пип заказала два чая и две порции бананового хлеба.
– Раньше я сама его пекла, – объяснила она. – Надо попробовать еще. Раньше вечно не хватало времени, но теперь…
Они посидели в относительной тишине, если можно было так назвать гомон вокруг. Эвелин он не мешал.
– Можно задать один вопрос? – спросила Пип, съев свою порцию.
Эвелин стало немного дурно. Ей нравилась современная манера всем делиться, но привыкнуть к этому пока что не получалось.
– Задавайте, – сдержанно разрешила она, – но я оставляю за собой право на молчание, если не захочется отвечать.
Пип кивнула.
– Конечно. Просто мне интересно, кем был отец Скарлетт. Он еще жив?
Вот оно. Приехали! Эвелин знала, что рано или поздно до этого дойдет. В рассказанной ею истории оставался провал. Про отца Скарлетт она никогда никому не говорила – ни Бренде, ни Джулиану, ни даже милейшему Теду, и не потому, что тот не спрашивал. Даже в дневнике она избегала его упоминать, хотя в некоторых записях использовала код, который послужил бы гипотетическому читателю ключом к разгадке.
Причины хранить тайну были разнообразны и с годами менялись. Сперва она старалась сама не попасть в беду, потом заботилась о репутации Рори Макмиллана, хотя теперь недоумевала, с какой стати было о ней заботиться. Старалась не спровоцировать Джоан на резкие поступки. Наконец, оберегала Скарлетт. И ни разу никому не обмолвилась о своей тайне.
Но было ли что терять теперь?
– Он жив, – начала она. – Так, во всяком случае, я думаю, хоть и не знаю, в какой части мира он теперь обосновался. Со дня зачатия Скарлетт я ни разу его не видела.
Ей всегда казалось странным, что Рори Макмиллан стал отцом и потерял дочь, так и не узнав даже о возможности своего отцовства. Хотя, если судить по его тогдашним замашкам, этот ребенок не был у него единственным. У Скарлетт мог быть целый выводок единокровных братьев и сестер по всему миру, хотя Эвелин не хотелось об этом задумываться.
Все эти годы она нет-нет и позволяла себе вспомнить Макмиллана, гадать, что с ним стало и думает
