* * *
Кассиопея стояла у озера, и ветер играл ее короткими волосами. На обход уйдет слишком много времени. Она пыталась отдышаться. Тело больше не болело, но девушка понимала, что это дурной знак. Конец близок, времени больше нет.
Она слышала, а точнее, ощущала шаги Мартина по Черной дороге, слышала, как он вошел в город и пробежал мимо черных домов, приближаясь к Нефритовому дворцу.
Она умирала. Ее собственная старость была иллюзией, а теперь смерть по-настоящему грызет кончики ее пальцев.
Она оказалась слишком далеко от Черной дороги и не успеет вовремя добраться до Дерева мира.
Кассиопея вытащила нож и повертела в руках.
Вспомнился совет Лоре. Отрежь руку, послужи Вукуб-Каме. Вукуб-Каме, кажется, обещал, что пригласит ее жить в тени Дерева Мира. Хун-Каме погибнет. Но он в любом случае погибнет, а если… если она отрежет руку, Вукуб-Каме может проявить доброту.
Может проявить милосердие.
Все-таки предательство в ее природе. Ее дед был предателем.
Она видела во снах этот момент – как режет запястье. Это стрела судьбы. Глупо было думать, что она сможет выиграть состязание. Рожденная под несчастливой звездой, она не может победить.
Кассиопея крепко сжала нож. Испытывая страх и отчаяние, зашла в воды озера по пояс. Нож лежал в ее руке. Обсидиановое лезвие было острым и гладким, словно черное зеркало. Девушка видела в нем свое отражение.
* * *
Чем дальше Мартин заходил в город, тем извилистее становилась Черная дорога. Она вела его по переулкам, которые заканчивались тупиками, каким-то образом выводила, протащила через рынок, где люди продавали шкуры ягуаров и голых, без перьев птиц. Азартные игроки сидели на циновках и кидали кости. Они смеялись, показывая заостренные зубы.
– Черт, – выругался он.
И тут он заметил вспышку зеленого правым глазом, развернулся и увидел силуэт Нефритового дворца, который нельзя спутать ни с чем.
Мартин улыбнулся.
* * *
Кассиопея слышала шаги кузена по камням Черного города. Слышала его дыхание и чувствовала, как ее покидают последние силы.
Она боялась. Страх подобно плащу из свинца сковывал ее руки, не давал пошевелиться. Жить, жить, ей хотелось жить. Хотелось найти выход.
Как Хун-Каме и говорил ей: жизнь несправедлива. А почему она должна быть справедливой? Почему она должна страдать? Это даже не ее история. Такая история предназначена героям с щитами и доспехами, героям, отмеченным счастливыми звездами. Пусть герои спасают мир, пусть спасают повелителей, которым нужно вернуть корону. А она всего лишь девушка из ниоткуда.
Жить, жить, она хотела жить и знала способ.
– Я отдаю себя Великому повелителю Шибальбы, – сказала она дрожащим голосом.
Подняла руку.
Представила Хун-Каме мертвым, обезглавленным.
И видела будущее, как его представлял Вукуб-Каме: мир, пропахший дымом и кровью, тьма, окутавшая землю.
Потом она вспомнила свой долгий путь, препятствия, которые они преодолели, и то, что Хун-Каме сказал ей на берегу океана.
Она вспомнила, как его глаза потемнели, окутанные бархатной тьмой, тот третий поцелуй, которым он не поделился. И не надо было. Он любил ее, девушка это знала. И она любила его.
Кассиопея не могла предать его. Не могла предать себя. Не могла предать историю.
Сотворение мифа. Эта история больше, чем мы с тобой.
Возможно, она не была героем божественного происхождения, но разве это имеет значение?
Девушка крепче сжала кинжал.
– Я отдаю себя Великому повелителю Шибальбы, владыке Хун-Каме, – сказала она на этот раз уверенно и провела лезвием по горлу.
К’уп кааль. Перерезание горла. Правильный способ умереть – предложение Вукуб-Каме порезать запястья не подошло бы.
Правильный или нет, но боль была ужасной, она ревела в теле, и Кассиопея широко распахнула глаза. Полилась кровь, пятная ее одежду. Она задрожала и выпустила нож, не пытаясь остановить руками поток крови.
Опустилась на колени, погружаясь в воду, и озеро поглотило ее целиком.
Поверхность воды стала идеально гладкой. Казалось, Кассиопеи там никогда и не было.
К’уп кааль. Жертвоприношение.
* * *
В пустынях Шибальбы люди взывали о милосердии. В болотах кричали птицы-скелеты. В пещерах смертные рвали на себе волосы, забыв, кто они такие. В Черном городе мертвые аристократы в перстнях из змеевика и нефрита, правильно подготовившиеся к другой жизни, возлежали на кушетках и попивали черный ликер.
Шибальба оставалась прежней.
И вдруг летучие мыши, змеи и ягуары насторожились, потому что земля задержала дыхание. Люди в пустынях перестали кричать, птицы-скелеты замолкли, смертные, забывшие себя, перестали скрежетать зубами и рвать волосы, а благородные мертвые аристократы сжали в руках кубки, не успев отхлебнуть.
Мартин споткнулся, приближаясь к Нефритовому дворцу, а потом и вовсе застыл на месте. Он не понимал почему, но знал, что должен подождать, и не смел повернуть и головы.
* * *
В Срединном мире, в Терра Бланка, сотряслась земля. Звякнули люстры. По зеркалам и окнам расползлись огромные трещины. Гости закричали, решив, что на полуостров обрушилось землетрясение.
Оба Повелителя смерти встали и задержали дыхание. Карта из пепла, показывающая Земли мертвых, задрожала. Анибал Завала мог вернуть ее форму с помощью колдовства, но сейчас у него не получилось.
Вукуб-Каме споткнулся, а Хун-Каме прижал руку к горлу.
Железный топор на пьедестале, отрубивший когда-то голову Хун-Каме, издал низкий звук и разлетелся на кусочки; крошечные осколки железа ударили в стены комнаты.
Земля словно бы открыла рот и снова задышала.
Глава 34
Они все сошлись под тенью Дерева Мира. Вукуб-Каме и Хун-Каме, Завала и Мартин. Может, кто-то из них и хотел бы держаться подальше от этого места, но Шибальба притягивала их.
Сначала ничего не было видно. Величественное Дерево мира тянулось в невероятную высь. Потом по воде пробежала рябь, и из озера появился Великий кайман. Его шишковатое тело сияло, словно звездная ночь, вихри галактик и пыль мертвых солнц окутывали чешую.
Давным-давно Великого каймана четвертовали и принесли в жертву. Но он восстал.
Разрушение приносит обновление.
Кассиопея упала в воду, и ее жертву заметили. Девушка разбудила Каймана, который редко появлялся из своего темного убежища.
Завала в благоговейном страхе упал на колени. Мартин последовал за ним, но Вукуб-Каме не шевельнулся.
