У нас девушка уходит, а ты про какие-то глупости говоришь.
— Вы, батенька, вообще без девушек обходиться не можете? — в шутку спросила Татьяна, ладошкой прикрывая зевоту.
— Ой! — выдохнула она. — Поеду я, ребятушки, а то меня что-то в сон клонит. — И она ещё раз широко зевнула, на секундочку прикрыв перламутровые веки.
— Славян, дай денег на такси, — бесцеремонно потребовал я.
— Возьми в барсетке, — вяло ответил он.
— Не надо… Хочу на трамвае прокатится, — сказала Таня и пошла в прихожую.
Она исчезла в кладовке, а я тут же вспомнил, как она нарочито медленно одевалась в тот день, когда нас застукала Мансурова; как она тянула время, смакуя каждую секунду и выжимая из этой ситуации максимум удовлетворения; как она положила руку мне на плечо и промурлыкала с издёвкой: «Ну что, влип, очкарик?»
А ещё я вспомнил, как она называла мою жену по имени-отчеству — Елена Сергеевна; вспомнил ярко-голубой зонтик с ныряющими дельфинами и лакированной ручкой, загнутой крендельком… И вдруг я понял совершенно отчётливо, что не бывает в нашей жизни случайных людей и событий. Мы — просто клетки нейронной сети, связанные друг с другом множеством вариаций. Основная задача этой сети — передача информации от одного индивидуума к другому. Мы все так или иначе связанны. Мы не просто братья и сёстры — мы единый мыслящий организм.
— Помнишь, что ты сказала своей подруге Саше по телефону? — спросил я, когда она вышла из кладовки.
Татьяна бросила на меня равнодушный взгляд и отрицательно мотнула головой.
— Что я сижу на коротком поводке… — Я загадочно улыбался, глядя ей прямо в глаза, в которых на секунду мелькнуло удивление и тут же растворилось в холодной пустоте.
— Так вот, моя чёрная фея, ты сильно заблуждаешься… Я свободен как ветер.
— Я рада за тебя, — молвила она, застёгивая пуговки плаща; её лицо оставалось невозмутимым, и отрешённый взгляд скитался по стенам.
— Ответь только на один вопрос, и можешь идти на все четыре стороны, — предложил я, подбираясь к ней вплотную.
Она затянула пояс на последнюю дырочку и стала похожа на осу; огляделась по сторонам, нашла свой фееричный зонт, потопталась на месте, глядя на заляпанные грязью сапоги, и хотела уже развернуться, чтобы уйти из моей жизни навсегда…
— Откуда ты знаешь мою жену? — спросил я решительным тоном, прихватив её за рукав. — И откуда она знает тебя?
— Я же отвечала тебе на этот вопрос.
— Не помню.
— Я занималась у неё какое-то время… Это было ещё до встречи с тобой.
Я задумался и спросил её:
— Когда мы встретились у кинотеатра «Родина», ты меня узнала?
— Естественно! — ответила она с ехидной усмешкой. — Ты же встречал её после репетиций.
— Почему ты ушла к Ефремовой? — спросил я.
— Потому что Елена Сергеевна выгнала меня с треском, хотя я танцевала не хуже девчонок из основного состава.
— Почему она тебя выгнала?
— Для меня это до сих пор остаётся загадкой, — ответила Таня, порываясь уйти. — Кстати, спроси её об этом, когда увидишь.
— Подожди! — Я дёрнул её на себя. — Ответь! Ты хотела ей отомстить? Или дай угадаю… Ты хотела доказать, что ничем не хуже… Поэтому…
Она оборвала меня на полуслове:
— Дурачок! — Горькая усмешка искривила её лоснящиеся от помады губы. — Мне не нужно никому ничего доказывать, и ты это знаешь не хуже меня. Убирайся к своей жене! Продолжай таскать каштаны из огня! Продолжай дальше спиваться и лгать!
— Танюша, перестань.
Я хотел её обнять, но она грубо оттолкнула меня. Её лицо покрылось алыми пятнами, на глазах проступили пунцовые прожилки, и кристально чистая слеза покатилась по щеке.
— Ты жалкое ничтожество! — крикнула она.
— Да, я такой… А ты что, не догадывалась об этом? Вспомни, с чего началось наше знакомство.
— Ты конченный мерзавец, у которого нет ничего святого!
— Да! — удовлетворённо воскликнул я. — А ты думала, что я — Дон Кихот?
— Ты сдохнешь под забором! — кричала она, и фиолетовая венка вздулась у неё на лбу, словно червячок — под кожей. — Будь ты проклят! Ни дна тебе ни покрышки!
Я молчал, опустив руки по швам, и старался не смотреть ей в глаза.
— Больше никогда не звони мне, — сказала она более спокойным тоном, но голос её по-прежнему дрожал.
— Хорошо.
— Я отпускаю тебя. Ты на самом деле свободен, но это свобода воздушного змея.
— В каком смысле?
— Ты никогда меня не забудешь. Ты никогда не будешь счастлив. Ты потеряешь всё, останешься совершенно один, и при этом будешь у меня на поводке. — Этими отрывистыми фразами она как будто вколачивала осиновый кол в мою могилу.
— Господи, прости её, ибо не ведает…
— Да пошёл ты! — крикнула она и полетела от меня прочь, громко хлопнув железной дверью.
С кухни вышел Гордеев и посмотрел на меня с жалостью.
— Ты знаешь, после таких слов нужно сходить в церковь… Исповедаться и причаститься.
— Ерунда, — сказал я, блаженно улыбаясь. — Это лишний раз доказывает, что она любит меня до потери сознания. Это ж надо было такое наговорить? Девчонка — просто огонь!
— Ну ты даешь, — произнёс Гордеев, выпучив от удивления глаза.
— Ты за меня не переживай, Славочка… У меня всё будет ништяк! — Я показал ему большой жёлтый палец в качестве аргумента.
Именно с этой возвышенной интонации начался самый длинный и самый удивительный запой в моей жизни, и это касается не только алкоголя — я тогда жил на всю катушку, не зная меры ни в чём…
Расправив огромные крылья, я парил над городом, который казался мне кладбищем надежд с кривыми ржавыми антеннами на крышах. Я пролетал над площадями и бульварами, над куполами церквей и дымящими трубами заводов. Я «торчал» на краешке Луны, свесив ноги и пуская по ветру шмаль. Я мог всю ночь просидеть на берегу звёздного океана, отхлёбывая из фляжки и погружаясь в эту магическую тишину, а потом, содрогаясь от похмелья и утренней росы, мог восхищаться
