капитан Розальский, позвонивший им, чтобы поздравить с новым годом и передать наилучшие пожелания от Власа и своей супруги.
Новость о крупном выигрыше обсуждалась всеми прихожанами. Отец Мельхор, убедившийся, что никто не видит в этом событии козней Демона Снопа, заметно смягчился, и даже нашел плюсы в покупке участка с оленями и ельниками: «На машине добираться недолго, а свежий воздух и прогулки на лапах — это очень важно».
Праздники прошли в ленивом ничегонеделанье, а с первого же рабочего дня их закружила деловая суета. Знакомый Эльги принял их заявку на покупку участка и пообещал оформить документы без аукциона, в обход конкурентов. Эльга познакомила их с другом-архитектором, который загорелся желанием спроектировать дом и немного модернизировать ограду. Капитан Розальский показал Валериану дверь в кабинет отдела кадров городского отдела полиции в Ключевых Водах, и выразил надежду, что проверка личности супруги пройдет успешно.
Официальная регистрация отношений прошла без торжественной части, с теми же приглашенными и свидетелями, что и церемония обмена браслетами. Адель пожелала сменить фамилию, Лютик долго думал, и тоже согласился стать Кшесинским, после чего Адель и Валериан подали заявление на усыновление. Отец Мельхор расчувствовался, обнимал всех по очереди, а потом все-таки высказал Адели единственную претензию: «Жаль, что ты не позволяешь о себе позаботиться. В точности как Валерек».
В квартиру Эльги они переехали только в конце февраля — устройство на работы и утверждение проекта дома отняло много времени и сил.
— Подрядчик клянется, что закончит строительные работы к августу, — сказала Адель, перебирая бумаги. — Дальше будет заниматься отделкой, а это значит, что мы сможем собирать рыжики. Ты рад?
— Я еще перед новым годом был рад, — усмехнулся Валериан. — Потому что уже собрал своих главных рыжиков.
Они поцеловались, украдкой оглянувшись на дверь. Лютобор Кшесинский, получивший в свое распоряжение новенькую раскладушку, застилал ее скатертями и полотенцами, чтобы выложить натюрморт из мяча-тыквы и искусственного винограда. Птички и ленты дожидались своего часа в ведре.
Лютобор торопился — в обед к ним должен был прибыть Влас Анджеевич с фотоаппаратом, намеревавшийся увековечить яркую красоту.
Эпилог
— Это была лучшая сделка в твоей жизни, — похвалил Эльгу отец, намазывая грибное варенье на ломтик сыра. — Какая жалость, что Кшесинским так быстро построили дом! Если бы отделка помещений затянулась еще на пару месяцев, ты бы смогла выставить им счет на этот год. О! У меня идея! Ты можешь попросить Адель дарить тебе варенье на день рождения. И научить Бранта брать плату грибным мармеладом в школе верховой езды. Они же привозят Лютика на уроки?
Эльга рассмеялась:
— На уроки они приезжали всего два раза, больше из любопытства, чем по надобности. Лютик не сильно интересуется лошадями. Вы же помните, что в первый раз его с трудом уговорили сесть в седло, а во второй он привез с собой ленты и прищепки и украсил коня, прежде чем покататься.
Родители заулыбались. История с декорированием коня запомнилась всем работникам конюшни, неоднократно пересказывалась, и со временем обросла кучей выдуманных подробностей, хотя взаправду Лютик ничего особенного не сделал — ну, ленты, ну прищепки… ладно, еще полотенце, которое решительно отобрала Адель.
— Я совершенно случайно встретила директора гимназии, — сообщила матушка. — Вежливый юноша, с ним всегда приятно побеседовать.
Эльга точно знала, что юноше сильно за сорок, но перечить матери не собиралась — каждый судит по своей мерке.
— Он хвалил Айкена! И просил меня поговорить с Брантом. Очень много желающих заниматься, ему нужно открывать вторую группу.
— Не надо на него давить, — покачала головой Эльга. — Мама, мы резко изменили свою жизнь. Спасибо вам за то, что вы подарили Бранту конюшни, и за то, что выделили нам часть дома. Но Брант еще не до конца привык к переменам. И не научился перекладывать работу на других: не умеет выделять, что лучше делать самому, а что — делегировать. Когда научится, тогда и поговорим о второй группе. Сейчас он слишком устает.
— Хорошо, — кротко согласилась матушка. — Подождем. Только не забудь — когда будешь приглашать Кшесинских на свой день рождения, намекни, что хочешь получить в подарок варенье.
— Намекну, — соврала Эльга.
Проще было пообещать, чем в очередной раз повторять родителям, что у Адели нет ни одной банки в запасе. Дюжина приехала в поместье, одна была подарена отцу Мельхору, а еще одна — сослуживцу Валериана Анджею Розальскому. Эльге Адель подарила бутылку ежевики на дождевиках. По такой же бутылке получили знакомый, помогавший оформить участок, архитектор и подрядчик. Адель сделала минимум, себе ничего не оставила, и сказала, что в следующем году сделает перерыв и к рыжикам и дождевикам не прикоснется. В общем-то, Эльга ее понимала — годы скучной жизни на ферме, никаких интересных событий. Другое дело сейчас — город, работа. Конечно, с грибами возиться не хочется.
Затрещало, засвистело, хлопнуло, разбрасывая угольки, полено в камине. Пляшущее пламя напоминало цвет шерсти Адели и Лютика, угли — окрас Валериана. Эльга смотрела в камин и думала, что ей повезло. Если бы Валериан не приехал на побывку к отцу Мельхору, Брант бы не пошевелился, и не отправился вместе с ней в Чернотроп. Не купил бы лошадей. Не взял бы у родителей дарственную на кусок земли и конюшни. Не открыл бы школу верховой езды, в которую стремятся попасть ученики гимназии. Они бы не переехали… ах, да, они бы точно не переехали, если бы Валериан с Аделью не вправили Бранту мозги. Эльга подслушала часть разговора — исключительно потому, что Кшесинские орали на два голоса — и ушла после фразы: «Жену совсем не ценишь, скотина бурая, ты ее так до нервного срыва доведешь!». После этой воспитательной беседы Брант уволился из депо, куда упрямо продолжал ходить на полставки, и занялся конюшнями на радость родителям. А Айкен перевелся в гимназию, быстро освоился и нашел новых друзей. Младшим было хорошо везде — и дома, где они играли с Брантом во дворе, и здесь, в огромном особняке с кучей места для пряток.
Единственное, о чем Эльга жалела, так это о том, что больше не могла день через день заходить в знакомую часовню, класть в чашу скрутки и слушать проповеди отца Мельхора. Она скучала по беседам с добрым пастырем, по неспешным чаепитиям, разговорам по душам, а иногда и откровениям. Здесь, возле поместья, тоже была часовня — новехонькая, отреставрированная за счет пожертвований родителей учеников гимназии и местных жителей. Эльга туда заходила — как не заходить? — но не могла привыкнуть ни к молодому энергичному
