едет, помогает. А в этом году, вы ж понимаете, кто-то должен приглядывать за этим… – Хауг замешкался, думая, как бы деликатнее назвать сына, чтобы уместить в одно слово его безответственность, несерьёзность и острый предмет в одном месте.
– Но вы всё равно поедете? – спросил Тони с надеждой.
– Конечно, поеду. – Гончар развёл руками. – Выручка в магазине не ахти какая, да и цены я не задираю – для своих ведь, тут по совести надо. А на ярмарке за товар можно и в два, и в три раза больше запросить.
Джек искренне пожелал Хаугу хорошей выручки. Ему понравился гончар, понравились его дети и их славный дом. Последние дни Джек блуждал где-то, словно преследуемый норклифским туманом, а теперь познакомился с настоящими живыми людьми. Здесь было хорошо, понятно; здесь легко писалась история.
Всё хозяйство лежало на плечах совсем ещё девочки, и она справлялась с задачей так прилежно, как только могла. Рубашка отца была выглаженной, ботинки чистыми, но выглядел он всё же так, словно давно не знал ласковой руки женщины. Отсюда и некая резкость характера, и глубоко запрятанная печаль в глазах.
– Сколько вас хочет ехать со мной в Амр? – спросил Хауг.
– Нас четверо, – ответил Тони, – мы и ещё две девушки.
Гончар нахмурился:
– Не боитесь пару денёчков в тесной повозке трястись да под звёздами ночевать?
Тони от радости чуть не подпрыгнул на стуле:
– Не боимся, спасибо! Мы заплатим…
Хауг хлопнул ладонью по столу.
– Денег я с вас не возьму – за прилавком помогать будете. Обещаете не смыться сразу, как до города доедем?
– Обещаем, конечно! – сердечно заверил его Тони.
– Вот и славно. – Хауг благодушно похлопал Тони по плечу. – Девушки-то у вас хоть симпатичные? А то покупатели сначала на хорошенькое личико хозяйки внимание обращают, а потом уж на товар за её спиной.
– У нас самые лучшие девушки, – с улыбкой ответил Джек, – советую вам взять побольше товара, назад его везти точно не придётся.
* * *
– Продавать горшки? Ни за что, не собираюсь я тратить время на подобные глупости! – Самира яростно топнула ногой, и деревянная половица жалобно скрипнула под каблуком.
После многочасовых блужданий по незнакомому городу и бесплатного сытного ужина они собрались в комнате, чтобы в последний раз переночевать в городе у стены. За окном почти стемнело, лечь следовало пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть, выспаться и встретиться с Хаугом в назначенное время.
– Договорились! – едко воскликнул Джек. – Тогда можешь идти пешком, а мы подождём тебя в Амре.
Он стянул с себя чистую пока рубашку, чтобы не помялась до утра, и завалился на постель.
А Самира ходила по комнате, с глухим стуком врезаясь коленями то в одну кровать, то в другую. Перестав изображать маятник от гигантских часов, она опустилась на стул и уронила голову на колени.
Тони присел рядом и мягко обнял её за плечи. Низко склонившись – их волосы переплелись, полностью скрыв лица, – он прошептал что-то Самире на ухо. Потом ещё пару неразборчивых фраз, сопровождающихся осторожными поглаживаниями по плечу.
Джек не понимал, что происходит, но и спросить не успел. Грэйс бесцеремонно стащила его с постели и потянула прочь из комнаты.
– Что ты делаешь? Я спать хочу, нам вставать рано, если ты забыла.
– Пусть успокоится.
– Да, пусть её величество успокоится, а мы, верные слуги, смиренно подождём за дверью!
Джек принялся бродить по узкому коридору, точно так же, как минуту назад это делала Самира.
– Что вообще случилось? – спросил он. – Неужели помощь какому-то гончару оскорбит её достоинство?
– Ты же понимаешь, что дело не в этом, – спокойно ответила Грэйс. Она глубоко вздохнула и прислонилась спиной к стене, словно пыталась сберечь остатки сил.
Джек нетерпеливо топнул ногой:
– А в чём тогда?
Грэйс протянула ему прямоугольную коробочку, отделанную тёмно-зелёным бархатом. На крышке серебристыми нитками было вышито число 49 и небольшая символическая корона под ним. Та самая игра…
Открыв коробочку, Джек высыпал на руку карты, которых оказалось явно больше сорока девяти.
– Это потому, что правители всё время добавляются, а каждый раз менять название слишком хлопотно, – ответила Грэйс на невысказанный вопрос.
– Выглядит качественно, – отметил Джек, взвешивая колоду в руке, – я понял, Самира расстроилась, потому что купила глупую игру и потратила все деньги?
Грэйс выбрала из карт одну и помахала ею перед глазами Джека.
– Что это? – Он раздражённо выхватил карточку.
Джек не сразу понял, что на поразительно детальном портрете изображена не Самира. Такая же красивая, но всё же другая молодая женщина с длинными волосами насыщенного медового оттенка. Она не смотрела на художника в момент написания портрета, а была погружена в свои мысли – безрадостные, о чём можно было судить по изгибу тонких бровей.
– Красивая, да? – тихо спросила Грэйс с бесконечной печалью в голосе.
– Это её мама?
Удивительное сходство. Как мистер Маршалл сразу не признал в Самире дочь женщины, которую любил когда-то?
– Самира сказала, что такой большой портрет висит в их замке. Она помнит каждый день, когда художник корпел над ним, как всё время подбегала посмотреть незаконченную работу.
Джек живо представил себе неправдоподобно красивую женщину и седовласого художника, который так очарован совершенством натурщицы, что не решается поднять взгляд от холста. И беззаботную девочку в воздушном белом платье, играющую неподалёку. Время от времени девочка с любопытством разглядывает картину и даёт указания мастеру.
Джек не заметил, как дверь в комнату распахнулась и Самира появилась на пороге. Глаза и щёки её были неправильно сухими, будто солёные слёзы высушили при помощи магии.
– Первая линия, – сказала она, – уже первая линия была идеальной. Художник мог бы остановиться в любой момент, и было бы красиво.
Джек словно проглотил ежа.
– А вот здесь ему пришлось это сделать. – Она указала на нежный букет роз – такой большой, что он полностью скрывал руки.
– Почему? – выпалил Джек.
– Художник не успел нарисовать её руки, – отстранённо ответила Самира, осторожно взяв у него карту, – он предложил мне… чтобы там были мои, потому что они похожие – такие же тонкие, он сказал.
Стало тихо. Джек больше не мог представлять себе жизнерадостную девочку, которая наблюдает за рождением портрета матери. Её образ потускнел и покрылся налётом тяжёлой тоски.
– Я не смогла. – Самира потупила виноватый взгляд. – Меня убеждали, что в этом нет ничего дурного, что она была бы не против… но я не смогла. Тогда художник нарисовал эти розы, которые в последние дни стояли в вазе у её кровати. Удивительные розы, вы знаете. Они потом ещё долго оставались свежими и прекрасными, хотя
