Книга девятнадцатая. ОТЛОЖЕННАЯ СМЕРТЬ
Глянул я на Виолу и обалдел. Вроде бы мы знаем друг друга не первый день, но тут с ней что-то такое произошло, что не можно стало глаз отвесть.
— Слушай, ты чего?
— В каком смысле? — поинтересовалась она, мерцая длинными волшебными глазами. А кожа её горела непонятным сиянием и дышала жасминовым ароматом. Жасмин невидимыми волнами витал около неё, а к жасмину примешивалось ещё какое-то благоухание, словно вокруг статуи античной богини.
И в ямочках на её щеках играли зыбкие тени, и волосы слегка вились, так что я едва сдержался, чтобы не схватить Виолу за плечи и не расцеловать.
— То ли у Бэзила мускат слишком крепкий, то ли сегодня ты какая-то особенная.
— Скорее всего, второе, — в её весёлых глазах засверкала порхающая сталь, и стальной отзвук зазвенел в её смехе.
Она зашла за мной к Бэзилу и сказала, что надо прогуляться и что есть важное дело. Я не стал перечить и согласился на прогулку, но когда направился по дорожке и схватился за щеколду, — то почувствовал сильные руки Виолы, волокущие меня в противоположную сторону.
— Ты что, на Дворянскую хочешь, чтоб нас засекли? — шипела она.
— А как же ты собираешься прогуляться?
— Ты что, про калитку забыл?
Виола рассмеялась. И тут-то я и спросил:
— Слушай, ты чего? — ну и так далее.
Она ухватила меня за руку и потащила во двор, за деревья, за малину. Пряный летний ветер вздохнул, и платье Виолы ожило глубокими своими складками, шёлковыми крыльями. Тут я не выдержал и растопырил лапы, но Виола увернулась и довольно крепко дала мне по рукам.
— Да что ж это такое! — шёпотом взвыл я, потирая ушибленные конечности. — Отрывают человека от рукописей, от рабочего стола, тащут в кусты и потом его же лупят! Чего дерёшься?!
— Не злись, Август. Сейчас оторвёмся, а потом я тебе всё объясню. За мной!
Она юркнула в потайную калитку между садом Бэзила и Фомы, я за ней. Легко, как призраки, махнули мы сквозь заросли, через помойку у остатков кремлёвской стены и вывалились в сквер у Вознесенской башни.
— Проклятье! Я так платье берегла, что содрала руку! Что у меня там?
Я сунул нос в её левое плечо и сказал:
— Заноза.
Виола покрутилась, пытаясь разглядеть травму, и спросила:
— Вытащить можешь?
— Давай, — я аккуратно взялся и выдернул занозу.
Виола взвизгнула и чертыхнулась.
— Крови нет?
— Нету.
— На́ платок и духи, обработай как следует. Как это не ко времени!
— Да в чём дело? — спросил я, возвращая флакон и платок. — Во-первых, ты вырядилась, как я не знаю кто. Во-вторых, чего-то с собой сделала такое, что лобзай, да и только. Как сие истолковать?
— Всё очень просто. Мы едем соблазнять одного мента. Капитан, у здешних ментов большой авторитет. Соблазнять буду я, а вы с Ирэной нужны для конспирации.
— Как это?
— Ну вроде как две парочки: я с капитаном, ты с Иркой.
— Интересно: А чего вас потянуло на местных ментов?
— После Марка.
Тут-то у меня язык и одеревенел. Напротив, через сквер с его клумбами, сиренью и паршивыми клёнами, стоял «жигуль» Фомы. В машине сидел Фома; увидел нас и врубил. Мы быстро погрузились и поехали, и я всю остатнюю дорогу молчал.
Вышли мы у гостиницы, и Виола втащила меня в ресторан. Ирэна с ментом уже сидели. Капитан Елдаков оказался гладким мужиком под пятьдесят. Мы поздоровались, и у девок моих началась с ним беседа. Но о чём они беседовали, я не понял из-за грохота оркестра, которым администрация, очевидно, хотела замаскировать убогую свою кухню.
Со скуки и от страха я выпил один стакан, потом опрокинул другой — и всё поплыло у меня перед глазами. Но это даже к лучшему, потому что страх притупился. А бояться было чего. Я чувствовал всем нутром, как сгущается что-то чёрное, глухое, плотное, какая-то энергия в этом чёрном запечатана.
Да, господа, надо признаться, что подружки мои — колдуньи в самом плохом смысле этого слова. Теперь я это понял совершенно отчётливо. Это, впрочем, можно было бы расчухать и пораньше, но тогда я был совсем болен. А сейчас, в обстановке более-менее спокойной, когда привидения не виделись, а нервы затормозились коньяком и грохотом, на удивление ясно понял я все их ведьмовские штучки. Вяло проходили в уме заклинания и оккультная тарабарщина, которой они пользовались при мне: Да, да: Чёрные ведьмы. Но что же теперь делать?
Впрочем, ничего мне делать не пришлось. Да и бесполезно было, уж слишком далеко всё зашло. Меня тащило течением, а сил бороться не осталось. События совершались быстро и помимо моей воли; со мною что-то делали, и никто не спрашивал согласия.
Ирэна, разыгрывая влюблённую, положила мне руку на затылок и стала поглаживать, словно кота. Я размяк, расслабился, незаметно съел ещё стакан, поковырял в тарелке, закусил остывшим мясом и понурил буйную головушку. Коньяк одурманил, умолкли расходившиеся нервы, и начал мне сниться сон.
Видел я во сне, как девицы мои, неприлично смеясь, встали из-за стола, а Елдаков потащил меня вслед за ними. Какое-то проститутское такси подъехало и в мгновение ока доставило нас: впрочем, нет, вру, не в мгновение ока, а просто пока нас во сне везли к менту, я провалился и увидел сон во сне: яркую долину, освещённую слепящим солнцем, и засохшую траву и поблескивающую пыль.
Посреди поля стояли друг против друга два воина — только что они сближались, чтобы столкнуться в бою, и внезапно остановились, точно перед ними возникла прозрачная стена. Они сошли с колесниц. Квадриги стали поодаль перед войсками, а вожди разговаривали меж собой.
— Подумать только! Мы сейчас могли бы валяться в собственной крови, Главк! Я не узнал тебя, сын Гипполоха, но поистине — Боги заставили меня задать тебе вопрос — кто ты и чья ты отрасль.
Вожди сняли шлемы и пошли навстречу друг другу.
— Что говорить о роде, о семье, Диомед? Кому интересно: от кого происхожу я, от кого — ты, едва минует несколько десятилетий после нашей смерти? Славен был мой дед, Беллерофонт, славен был и отец, Гипполох, а многие ли сейчас помнят их?
Поистине, сыны человеков подобны листве дерев. Одни листы ветер осенью разметает по земле, а другие шумят в кронах, когда приходит новая весна. Так и сыны мужей — только суета, одни рождаются, другие — умирают. Но в меру наших дней мы оба можем гордиться нашими предками, Тидид.
— Ещё бы! — воскликнул Диомед, вонзая
