стрёме…
– Бла, бла, бла. Я спрашиваю, сколько ещё было детей?
– Семь или восемь.
– И та бедная девочка, Мэйми О’Лири, это вы с ней сделали?
– Это сделал Уилл.
– А ты всего лишь стоял на стрёме? И ваша мать обо всём знает, ведь так? Это она заметает следы и подчищает за вами дерьмо, не так ли? Не лично, разумеется, она кого-то наняла для этих целей, поэтому наша прекрасная полиция до сих пор нихрена не нашла.
– Мама знает. Мне кажется, она знает и про Итана и про Мэйми. Она стала часто наказывать нас и… ну, она странно себя ведёт с тех пор, как Итан умер.
– С тех пор, как вы убили Итана.
На этом запись обрывалась. Руки Джилроя дрожали, он схватил со стола стакан от вина и швырнул его в стену. На старых бежевых обоях образовалась небольшая вмятина. Стакан со звоном разбился на куски. Томас убрал диктофон обратно в карман. Его задача выполнена, ирландец попался.
* * *
Так уж вышло, что всей правды Джилрой от Томаса не получил. Именно в этом и заключается искусство заманивать людей в паутину, сказать девяносто процентов правды, а в конце десять процентов лжи. Но если бы не эта ложь, правда оказалась бы бесполезной тратой времени. Когда Томас извлёк содержимое коричневого саквояжа, Джилрой увидел то, чего и ожидал, о чём догадывался. Чёрный эластичный жилет, напичканный взрывчаткой, хорошо скрываемый под одеждой, особенно под дутой курткой или плащом. Радиус поражения достаточно большой, чтобы весь дом Уитлов разнесло ко всем чертям вместе с этим десятилетним ублюдком, но не такой большой, чтобы задеть соседние дома. Разумеется, ко всем чертям разнесёт и самого Джилроя, но для него это уже не имело никакого значения, он хотел умереть, хотел, чтобы это невыносимое нечто, разрывающее его изнутри, прекратилось в результате вполне реального настоящего взрыва. Ложь же Томаса заключалась в том, что на самом-то деле невинные, как их назвал Джилрой, в доме всё-таки были. Конечно, захоти Джилрой это проверить, он бы увидел, что в доме находится не только Уильям, но почему-то Джилрой не захотел ничего проверять. Ему хватило этих девяноста процентов правды, чтобы закрыть глаза на возможные десять процентов лжи.
Когда Джилрой вышел на Леттерби стрит в коричневой дутой куртке, надёжно скрывающей жилет со взрывчаткой, то увидел там несколько полицейских машин. У дома Уитлов тоже была машина, однако молодой парень в полицейской форме стоял на крыльце дома Кристины Фейн, а не Уитлов. Он окликнул Джилроя, когда тот проходил мимо, но почему-то заплаканная Кристина – богатая кукла с силиконовыми сиськами, бездетная соседка Уитлов, сказала, что всё в порядке. Она знала Джилроя, знала, что он работал на Эллен и, видимо, решила, что он узнал о Джозефе и пришёл поддержать семейство Уитлов. О смерти мальчика Кристина ещё не знала, но в том, что это было похищение, сомневаться не приходилось.
– Ужасно, – пробормотала она плаксивым голосом.
– Ужасно, – повторил за ней Джилрой.
Молодой полицейский внимательно смотрел на Джилроя, и на секунду ирландец подумал, что всё сорвалось, уж больно нездоровый был у него вид: красные зарёванные глаза, впавшие щеки, синяки, измученный взгляд, но Кристина и тут оказалась весьма кстати:
– Подумать только, сначала несчастье с вашей дочерью, а теперь это, – проскулила она.
– Несчастье с дочерью? – спросил полицейский, не отрывая взгляда от Джилроя.
– Его маленькая дочка упала с лестницы в доме Эллен, – ответила за Джилроя Кристина, – это произошло совсем недавно. Боже, череда несчастий преследует этот дом, – тёплый махровый халат Кристины чуть распахнулся, частично открывая идеальной формы грудь, и внимание полицейского переключилось на «аппетитную цыпочку», которая требовала немедленного утешения. Джилрой про себя благословил силиконовые прелести Кристины Фейн, так удачно отвлекающие от него внимание молодого полицейского.
– Здесь холодно, офицер, я хотела бы зайти в дом и сделать чай. Я буду очень признательна, если вы побудете со мной хотя бы несколько минут, мне так страшно. Что, если он вернётся сюда, ведь он знает, что я его увидела.
Полицейский был рад остаться с ней хоть на всю ночь. Помахав Джилрою тонкой рукой в аккуратных колечках от Тиффани, Кристина вошла в дом, а следом за ней и полицейский. Путь к дому Уитлов был свободен.
Он прошёл мимо парадной двери, почти все окна на первом этаже были задёрнуты шторами. Обошёл дом с той стороны, где находилась задняя дверь, которой почти никогда не пользовались, там же был и спуск в подвал ‒ мастерскую Эллен. В этой мастерской на протяжении семи лет он творил своё волшебство, приводил в порядок хрупкую антикварную мебель. Ему всегда нравилось работать с деревом, к едкому запаху лаков и растворителей он привык. Сколько раз он спускался и поднимался по крутым ступенькам, ведущим в подвал. Зачастую именно отсюда выносилась громоздкие шкафы и буфеты. Отсюда грузчики выносили отреставрированную мебель, загружали её в грузовики и везли в магазин Эллен, где она продавалась за баснословные деньги. Часть из них Эллен платила ему. Сейчас, глядя на огромный дом, Джилрой осознал, насколько мала и незначительна была эта часть, а ведь всю самую сложную работу делал он. Ненависть к Эллен, её детям и её дому захлестнули Джилроя. Его маленькая дочь на всю жизнь останется калекой с одним глазом и сломанным позвоночником, её отберут у него, а его самого осудят и посадят в тюрьму, в то время, как эти твари будут живы, здоровы и очень богаты. Горькая ненависть придала ему сил и решительности. Он достал из кармана куртки ключ от подвала, официально он всё ещё работал на Эллен, и ключ от мастерской она у него не забрала. Перед тем, как спуститься вниз по ступенькам и сгинуть в темноте подвала, Джилрой повернулся к дому спиной, поднял глаза к небу, прекрасная холодная синева на мгновение поглотила его, притупляя все чувства, даруя мимолётное облегчение. Он прочитал про себя «Отче наш», закончив молитву, поцеловал нательный серебряный крестик и уже вслух, но очень тихо сказал: «Прости меня, Боже, прости меня за всё». Достав из кармана фотографию Мэйми, Джилрой мысленно попрощался с ней. Затем он спустился по ступенькам вниз, трясущимися руками открыл дверной замок своим ключом и сгинул в пропахшей лаками и красками темноте. Через пару минут Леттерби стрит и несколько смежных улиц города сотряс оглушительный взрыв. Огонь и разрушения поглотили дом Уитлов и, если бы кто-то в тот момент прислушался, то мог бы расслышать многоголосое пение, призрачный хор мальчишеских голосов, будто
