Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Под нею тысячи голов в тюрбанах бубнили в унисон слова молитв, шелестом кружившие по стенам. Этот обряд для нее лично не значил ничего, но всякий раз ее впечатлял.
«Вот в чем, – думалось ей, – кроется истинная сила османов».
Заунывные причитания муфтия и бесконечное повторение одних и тех же движений – вот что притягивало ее восприятие.
Это было невыносимо. Юные рабыни, попавшие в гарем примерно тогда же, когда и она, с тех пор все были выданы замуж за всяких пашей и беев и теперь обладали собственностью и высоким статусом наравне с мужьями. Она же, фаворитка Властелина жизни, так и оставалась рабыней. Да, она – постоянная спутница Сулеймана, но престол-то после его смерти перейдет по наследству сыну другой женщины.
Она касалась челом ковра, бормотала молитвы, а сумрак в мечети тем временем все сгущался. Одну за другой по стенам зажгли тысячи свечей. Долг, традиция, религия; эти люди пожраны страхом перед собственным Богом.
«Вот где лежит ответ, – решила она, – в самом исламе».
Сады гарема Мустафы полыхали сотнями тюльпанов. Гюльбахар сидела в одиночестве в киоске под крепостной стеной под успокоительное гудение пчел, за звуком которого и не расслышала шагов подошедшего к ней сына.
– Привет, мать.
– Мустафа!
– Ты в добром здравии?
Радостно улыбнувшись, она протянула ему руку. Сын поднес ее к губам и сел рядом с нею.
– Сразу лучше стало, раз знаю теперь, что ты вернулся! – воскликнула она и взяла его ладонь в свои. – Я так по тебе соскучилась! Как там Стамбул?
– Полон слухами, как водится. Каждый – от последнего лоточника до составителя султанских здравиц – мнит себя следующим сераскиром и строит планы следующего похода против Священной Римской империи.
– Уверена, что после них останется от нее и на твою долю еще не завоеванных земель, когда станешь султаном.
– На все воля Аллаха.
Гюльбахар взглянула ему в глаза:
– С отцом виделся?
– Виделся.
– Обо мне спрашивал?
– Передает тебе сердечные пожелания и далее пребывать в добром здравии.
Выдавив из себя улыбку, женщина спросила:
– Какие еще новости из города?
– Все только и говорят о пожаре в Старом дворце. Сгорел дотла вместе с прилегающим кварталом.
– А Хюррем?
– Не пострадала. Ночует теперь в серале.
– Что, действительно спит прямо во дворце?
– Пока что да, – пожал плечами Мустафа.
– Плетет сети паучиха. Будь осторожен.
– Ты ее переоцениваешь. – Шехзаде снова поднес ладонь матери к своим губам. – Отец ее любит больше, чем тебя. Жаль, что так, но ничего большего за всем этим нет. Так что попробуй просто забыть.
Затем Мустафа немного поговорил с нею о собственной семье, расспросил о сыновьях и выразил надежду, что его кадын не слишком ей досаждают. Гюльбахар единолично распоряжалась его гаремом, знала все, что там происходит, баловала внуков и едва терпела его жен. Поэтому она рассказала сыну лишь то, о чем ему нужно знать, и при этом тщательно следила за собой, дабы невзначай еще раз не помянуть Сулеймана. Но радость от встречи с сыном все равно уже была омрачена призраками былого.
После его ухода Гюльбахар невольно стиснула лежащие на коленях руки в кулаки. Он не желает к ней прислушиваться.
Он в упор не видит опасности.
Свода законов имелось два. Были кануны — законы, издаваемые лично султаном, – и был шариат — священный и непререкаемый свод законов ислама. И даже султан, обладая абсолютной властью правителя, обязан был строго следовать писаному слову Аллаха.
Толкованием шариата занимался совет религиозных судей, который только и был вправе выпускать фетвы – толкования шариата по любым вопросам – в соответствии с нормами исламской юриспруденции. Однако и судьи не имели ни права выпуска фетв без приглашения к этому, ни права слова без просьбы высказать свою точку зрения.
У каждого губернатора имелся собственный муфтий-наставник по вопросам религиозного права. Высший судья – шейх-уль-ислам – назначался для духовного наставления самого султана.
При Сулеймане шейх-уль-исламом был Абу Саад, один из могущественнейших людей во всей Османской империи.
Кабинет его представлял собою обычную комнату с видом на сады второго двора и обставлен был скромно, что подчеркивало аскетичность вкусов того, кто его занимает. Главное место в кабинете отведено стойке из слоновой и черепаховой кости, на которой лежал открытый Коран с ярко освещенными страницами золочено-синих писаний.
Первым перед госпожой Хюррем в кабинет зашел кызляр-агасы. Сама Хюррем была полностью покрыта фиолетовой шелковой чадрой. Абу Саад хлопнул в ладоши, и пажи выставили гостям шербеты, хотя хозяин и знал прекрасно, что Хюррем к своей чаше не притронется, ведь отпить из нее, не приоткрыв ладони и лицо и не осрамив тем самым их обоих, она не могла.
– Ваше присутствие честь для меня, моя госпожа, – сказал Абу Саад. – Всевышний зело радуется великому рвению, с которым вы отреклись от языческих богов вашей юности и приняли единственную истинную веру.
– Мне по-прежнему еще многому только предстоит научиться, – ответила Хюррем.
– Всем нам многому нужно научиться.
Он бросил взгляд на Аббаса в поисках разгадки причины их столь неожиданного посещения, но тот с каменным лицом уставился за окно. Пажи принесли шербеты со льдом и удалились. Абу Саад ждал, пока Хюррем заговорит.
– Как вам известно, я удостоилась высочайшей чести от Властелина жизни, – произнесла она наконец.
Хозяин склонил голову в знак признания щедрости султана, проявленной по отношению к ней.
– Мне доставило огромное удовольствие передать кое-что из моего изобилия во славу ислама. Я оплатила постройку больницы и мечети.
– Ваша щедрость пришлась как нельзя кстати.
– Но есть один вопрос, не дающий мне покоя. Это предмет религиозного свойства, который мне, бедной женщине, никак не уяснить для себя. Сделали ли эти пожертвования мою душу более благочестивой в глазах Всевышнего?
Абу Саад моргнул.
– Ну так, да, это же воистину благочестивые деяния.
– Значит, записи о них внесены в великую скрижаль в Раю, и они мне зачтутся во спасение?
Шейх взял паузу. Ответ-то был очевиден, но нужно было его повежливее сформулировать.
– Деяния ваши благочестивы, моя госпожа, это да. Но вам, как невольнице, они в Раю не зачтутся, а будут отнесены на имя султана, прибавив ему святости, и да хранит его Всевышний.
– Значит, все мои добрые дела втуне?
– Напротив. Они во славу Аллаха и султана.
– Но места в Раю мне не будет? – Ему послышались всхлипывания в ее голосе.
– Этого я сказать не могу.
– Спасибо, что приняли меня, – сказала Хюррем.
У Абу Саада не осталось сомнений, что она плачет под чадрой. Он даже испытал к Хюррем некую жалость. Впрочем, предположил он, это
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
