Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
был скомкан и полетел в мусорную корзину.
Но потом смятые листы Терёха достал, распрямил, решил сохранить. После чего снова улёгся на диван, закрыл глаза. Уснуть, правда, не уснул. Зато себя утешил: «Это плакала обыкновенная сова-сипуха, какие редко, но ещё встречаются в окрестностях города Во. И вовсе не смерть сова предвещает, а открытие мудрых тайн! И опять-таки не Россия за африканским обликом в этом видении спряталась, а всамделишный египетский Цирк мумий!»
Маясь бессонницей, ища веселья даже и в скорбных плачах, Терёха вытер взмокшее лицо и прикинул: если уж не Талка-Наталка, то хоть голубая Ушебти могла б его навестить, утешить. Так оно и вышло. Причём, Ушебти, – видать, чуток поразмыслив, – сразу подкатила с другого боку.
– Тебе клоуны нравятся?
– Вокруг или в цирке?
– Ой, ну ты, вижу, ничего не понял. И потом: напрасно ты про второго Терёху, ну, про двойника не поверил. И вовсе не выдуманный Цирк мумий тебе показали, а настоящий цирк фараонский. А что заплакали сто сов – так они не символы скорби и смерти своим плачем обозначили, а просто тебя, дурака, жалеют, если меня не послушаешься. И с шутами нашими всё не так, как ты думаешь: ну, лёгкий недокорм среди народа египетского случился, – а ты сразу мумии, мумии! Ну, и коричневатость загара в глаза тебе бросилась.
– Поговори мне! Сказано Цирк мумий, значит Цирк мумий. Неживой он, сразу видно. Суховоблый какой-то. У нас такие неживые программы тоже случаются, видел. А мне живой, если хочешь, – живородящий цирк нужен!
– Это как это живородящий, Теряша? – Споткнулась, двинувшаяся было к шуту, египтянка.
– А так это. Один цирковой номер свободно рождает другой, одна реприза выплёскивает из себя – опять же свободно, без подготовки – другую! Словно из циркового родильного дома маленькие малыши выпрыгивают и тут же шутами и воздушными гимнастами становятся, на коротких толстеньких ручках в воздухе повисают!
– Дался тебе этот цирк живородящий, – раздосадовалась Ушебти, ты лучше про двойника послушай!
– Ладно, тренькай, но покороче.
– Ну, слушай. Так оно всегда и во всех мирах происходит: существует человек, а где-то рядом или вдалеке существует иногда видимый, иногда невидимый его двойник. Бывает, – и брат-близнец. И ведь важную роль этот близняшкин исполняет: грехи на себя принимает, злые помыслы оттягивает. Тяжкие повороты судьбы, как нитку на палец, на себя наматывает. Ну, да ладно, раз тебе одному, без двойника привычней в мире существовать, – зайдём с другой стороны. Глянь на меня. Видишь, я какая? Что спереди, что с боков. А особенно сзади, Теряша, глянь. Даже сам Александр Третий прибыв как-то в твой родной город мною залюбовался.
– А потом чего? – Не оборачиваясь, спросил шут.
– А потом уехал, не до меня ему стало.
– Какая-то лабусня поросячья, ей-богу.
– Не говори пустых слов, глянь лучше сюда.
Терёха перевернулся на другой бок и увидел голубоватое нагое тело, прекраснейшее из всех, какие видел раньше. А Ушебти тут же изогнулась, подкинула ладошками по очереди свои острые груди, потом встала на коленки и на локотки, а после ещё и облокотилась беспечно на Самохино дырявое кресло.
Терёха привстал. Однако Ушебти жестом его остановила.
– Вот и хорошо, что посмотрел. Тебе подруга нужна. Только не обычная баба. Не какая-нибудь Бильдюга Престипомовна, ну, знаешь, рыбища такая здоровенная, про один только персидский шугаринг мечтающая. И тем более не Талка безвестно пропавшая. А такая как я. Знаешь, в чём моя необычность?
– Ну, и в чём же?
– Ты вот думаешь, я сейчас к тебе в постель прыгну?
– Не просто думаю, – знаю…
– А вот и нет. Я – прелесть малодоступная, прелесть вечно манящая, но приходящая редко и лишь в назначенный свыше час. Приезжай завтра утром на речку на Ворону. И статуэтку мою с собой прихвати. Там под водой, любовь наша начнётся. А потом любовь снова на берег вынырнет. Всю оставшуюся часть жизни я тебя незримо сопровождать стану. И в том мире, и в этом. Всю чёрную работу, которую на тебя в загробном мире взвалят – за тебя делать начну. И вообще – буду за тебя ответчица. Вот тебе памятные слова, если навалят на тебя земные или загробные работы. Запоминай:
«О, Ушебти! Если повелят мне выполнять любую работу, которую следует выполнять в загробном или в обычном мире, – смотри, будь начеку, чтобы выполнять то, что положено человеку там и здесь.
«Вот я!» – да ответишь ты, когда позовут меня.
Ищи момент всякий, чтобы за меня трудиться, чтобы вспахивать поля, наполнять каналы водой, перетаскивать песок с востока на запад, бегать, сверкая попкой, по арене взад и вперёд.
И снова, о, Ушебти, говори слова эти: «Вот я за него!», – когда меня призовут».
– Так это у тебя законопроект о правах человека для зэка или для лодыря предназначенный. Ну тебя в задницу, с твоими воззваниями и загробным миром!
После таких обидных слов голубая Ушебти опять исчезла. А, может, и загрузла там, куда посылали. Но статуэтка – та по-прежнему на окне стоять осталась.
Ночью Терёшечка спал плохо, и следующим утром, ни свет, ни заря, собрался-таки на речку на Ворону. Уже и такси вызвал, и статуэтку голубую, обернув рифлёной плёнкой, в карман пиджака сунул.
Как вдруг вступило в ум: «А ведь под водой одна только рачья и рыбья любовь бывает! Что ж это она, в мужика русалочьего или в шута-водяного превратить меня хочет?»
Разозлился Терёха, отменил такси и, сунув в карман бутылку минералки, вышел продышаться на часто упоминавшуюся Самохой улицу Веры Фигнер.
Тут эта самая дама, совсем небольшого росточка, зато с крупными белыми ушами и жёлтым лицом, перед ним и мелькнула. На миг приостановившись, Вера Фигнер в сердцах крикнула:
– Ты вот умом своим средним в дальних далях шастаешь, а про меня и думать забыл! А я ведь дама непростая, я дама грозная. Многие меня так и звали: «Топни-ножка». И за решимость мою обожали. А один сердобольный писатель, в день оглашения мне смертного приговора, – как участнице покушения на Александра II, – даже передал в тюрьму записку со словами: «Как я Вам завидую! Глеб Успенский». А ты вот смертный мой приговор на себя ни за что бы не примерил! И теперь ещё на моей улице мною же пренебрегаешь! Берегись шутяра!»
Здесь Пудов Терентий, вслед удаляющейся «Топни-ножке» сдержанно поклонился, и хотел даже возвратиться восвояси, чтобы внести госпожу-товарища Фигнер в сценарий будущего пародийного спектакля, как особу, в 1926 году получившую персональную пенсию за участие в убийстве Александра Освободителя, но передумал и быстренько проследовал на параллельную
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
