Ревнует к Э.?
Ренуар, Ван Гог.
Итальянская и армянская кухня — узнать про рестораны в Нью-Йорке.
Театр: Шоу, Т. Уильямс — серьезные пьесы».
У Марион побелело лицо; едва прочитав четверть странички, она сложила листок трясущимися руками.
— Что ж, — сказала она, не глядя на листок у себя в руках. — Какая же я была… доверчивая дура… — Она с безумной улыбкой глянула на отца, который осторожно обошел софу и беспомощно остановился перед дочерью. — Как же я не догадалась? — Ее лицо вспыхнуло, глаза налились слезами, а пальцы вдруг стали ожесточенно комкать страничку. — Слишком все это было прекрасно, — улыбнулась она. По щекам у нее катились слезы, пальцы рвали страничку. — Надо было догадаться… — Она выпустила клочки пожелтевшей бумаги, подняла руки к лицу и зарыдала.
Кингшип сел рядом с ней и обнял ее сгорбившиеся плечи:
— Марион… Марион… Радуйся хотя бы, что ты не узнала слишком поздно…
Ее спина тряслась у него под рукой.
— Ты не понимаешь, — проговорила она сквозь рыдания, — ты не можешь понять…
Когда у Марион иссякли слезы, она словно бы окаменела, вцепившись пальцами в носовой платок, который ей дал отец, и уставившись на клочки желтоватой бумаги на полу.
— Хочешь, я провожу тебя наверх? — спросил Кингшип.
— Нет, не надо… дай мне… посидеть здесь…
Кингшип встал и подошел к стоявшему у окна Ганту. Некоторое время они молчали, глядя на огни, видневшиеся за рекой. Наконец Кингшип сказал:
— Нет, я ему этого не спущу. Видит бог, я с ним разделаюсь.
Прошла минута, другая, и Гант сказал:
— Она говорила, что у вас все разделялось на «добро» и «зло». Вы воспитывали дочерей в строгости?
Кингшип подумал:
— Да нет.
— А из ее слов можно понять, что да.
— Это она со зла.
Гант смотрел через реку на неоновую рекламу пепси-колы.
— В тот день в закусочной, когда мы ушли от Марион, вы сказали, что, может быть, оттолкнули одну из дочерей. Что вы имели в виду?
— Дороти. Может быть, если бы я не…
— Был так строг, — подсказал Гант.
— Нет, я был не очень строг. Я учил их, как надо поступать и как не надо. Может быть, я… чрезмерно подчеркивал это — из-за их матери… — Он вздохнул. — Иначе Дороти не решила бы, что единственный выход — самоубийство.
Гант достал пачку сигарет, вынул одну и стал вертеть в пальцах.
— Мистер Кингшип, что бы вы сделали, если бы Дороти вышла замуж, не посоветовавшись с вами, а потом бы родила… слишком скоро?
Подумав, Кингшип ответил:
— Я не знаю.
— Он бы выгнал ее из дому, — тихо сказала Марион.
Мужчины повернулись к ней. Она по-прежнему неподвижно сидела на софе. В зеркале, висевшем над камином, им было видно ее лицо. Она все еще смотрела на клочки бумаги на полу.
— Это так? — спросил Гант Кингшипа.
— Не думаю, что я бы выгнал ее из дому.
— Выгнал бы, — безучастно проговорила Марион.
Кингшип отвернулся к окну.
— Что ж, разве молодая пара, избравшая такой путь, не должна взять на себя обязанности брака, а не только… — оборвал он сам себя.
— Видите, — сказал Гант, закуривая. — Поэтому он ее и убил. Она, наверно, рассказывала ему про вас. Он знал, что не понюхает ее денег, даже если женится на ней, а если не женится, вы сумеете испортить ему жизнь. Вот он и… Потом он решает попробовать с Эллен, но та начинает расследовать смерть Дороти и почти добирается до истины. И ему приходится убить ее и Пауэлла. И тогда он предпринимает третью попытку.
— Берт? — спросила Марион. Она произнесла это имя без всякого выражения. На отражении ее лица в зеркале мелькнула лишь тень удивления, словно ее жениха обвинили в том, что он не умеет вести себя за столом.
Кингшип смотрел в окно, прищурив глаза.
— Я бы в это поверил, — твердо сказал он, — я бы в это поверил… — Но, когда он повернулся к Ганту, у него в глазах уже не было уверенности. — Вы основываете все эти выводы лишь на том, что он не сказал Марион про университет Стоддард. Мы даже не уверены, что он был знаком с Дороти, не говоря уж о том, что они… встречались. Мы должны быть уверены.
— Надо спросить девушек в общежитии — кто-то из них наверняка знал, с кем она встречалась, — сказал Гант.
Кингшип кивнул:
— Можно нанять детектива, чтобы он поехал в Стоддард и разузнал там…
Гант подумал, потом покачал головой:
— Ничего не выйдет. Сейчас каникулы, а пока вы найдете нужную вам девушку, будет уже слишком поздно.
— Поздно?
— Когда он узнает, что свадьбу отменили, — он посмотрел на Марион; она молчала, — он не станет выяснять причину и слиняет.
— Мы его найдем, — сказал Кингшип.
— Может быть, найдем, а может быть, и нет. Люди часто исчезают бесследно.
Он задумчиво попыхивал сигаретой.
— А Дороти не вела дневника?
Раздался телефонный звонок. Кингшип взял трубку.
— Алло? — сказал он.
Последовала долгая пауза. Гант посмотрел на Марион: она наклонилась и подбирала с пола обрывки бумаги.
— Когда? — спросил Кингшип.
Марион собрала бумажки в кулак и явно не знала, что с ними делать дальше. Она положила их на проспекты рядом с собой.
— Спасибо, — сказал Кингшип. — Большое спасибо. — Он положил трубку и больше ничего не сказал.
Гант повернулся и посмотрел на него.
Кингшип стоял возле столика с застывшим лицом.
— Это была мисс Ричардсон, — сказал он. — Рекламные проспекты выслали Бертону Корлиссу в Колдвелл 16 октября 1950 года.
— Это когда он начал ухаживать за Эллен, — сказал Гант.
Кингшип кивнул.
— Но это был уже второй раз, — медленно проговорил он. — Рекламную литературу Бертону Корлиссу также высылали в Блю-Ривер 6 февраля 1950 года.
— Дороти… — сказал Гант.
Марион издала стон.
Гант остался в гостиной, когда Марион ушла наверх к себе.
— Мы ушли не дальше Эллен, — сказал он. — У полиции есть «предсмертная» записка Дороти, а у нас одни подозрения и куча косвенных улик.
Кингшип взял один из проспектов:
— Я найду способ обнаружить доказательства.
— Неужели они не нашли ничего в доме Пауэлла? Ни отпечатков пальцев, ни ниточки от пиджака?
— Ничего, — сказал Кингшип. — Ничего в доме Пауэлла, ничего в ресторане, где Эллен…
