Глава 1
Как прекрасно он все продумал, как тщательно распланировал — и вот теперь она собирается разрушить все его планы. Волна ненависти затопила все его существо. Челюсти свело до боли. Но это было не важно — в спальне совсем темно.
А она тихо рыдала в темноте, прижавшись щекой к его обнаженной груди, обжигая ее слезами и дыханием. Ему хотелось оттолкнуть ее.
Наконец судорога, сковавшая его лицо, прошла. Он обнял ее и погладил по спине. Спина была теплая, а вернее, его рука была холодная; он вдруг осознал, что у него похолодело все тело; под мышками выступил холодный пот, а ноги дрожали, как бывало всегда, когда его захватывал врасплох неожиданный, сумасшедший поворот событий. Минуту он лежал неподвижно, пытаясь унять дрожь. Свободной рукой натянул ей на плечи одеяло.
— Слезами делу не поможешь, — мягко произнес он.
Она послушно постаралась сдержать слезы, но из горла у нее все равно вырывались подавленные рыдания. Она вытерла глаза краем одеяла.
— Это оттого, что я так долго не смела тебе признаться. Я узнала давно — много дней тому назад… даже недель. Но ничего не хотела делать, пока не убедилась окончательно.
Его рука на ее спине потеплела.
— И ошибка исключена?
Он сказал это шепотом, хотя в доме, кроме них, никого не было.
— Нет.
— Сколько недель?
— Почти два месяца.
Она подняла голову, он почувствовал в темноте устремленный на него взгляд.
— Что же нам делать? — спросила она.
— Ты ведь не сказала врачу свою настоящую фамилию?
— Нет. Но он знал, что я ему солгала. Это было ужасно…
— Если твой отец узнает…
Она опять положила голову ему на грудь и повторила:
— Что же нам делать?
И молча ждала ответа.
Он слегка пошевелился — отчасти для того, чтобы подчеркнуть важность слов, которые собирался произнести, отчасти надеясь, что это заставит ее убрать голову с его груди, потому что тяжесть ее тела уже начала причинять ему неудобство.
— Послушай, Дорри, — сказал он. — Я знаю, что ты хочешь услышать, — что мы незамедлительно поженимся, прямо завтра. Видит бог, я хочу на тебе жениться, больше всего на свете хочу. — Он помолчал, подбирая наиболее убедительные слова. Она, не шевелясь, лежала на боку, прижавшись к нему, и ожидала, что он скажет. — Но если мы поженимся таким образом, когда твой отец даже со мной не знаком, да еще через семь месяцев появится ребенок… Ты же знаешь, как он себя поведет.
— Он ничего не может сделать, — возразила она. — Мне давно уже исполнилось восемнадцать лет. Больше в этом штате никаких требований не предъявляют. Ну что он сможет сделать?
— Я и не говорю, что он сможет расторгнуть наш брак или сделать что-нибудь в этом роде.
— Тогда что? Что ты имеешь в виду?
— Деньги, — сказал он. — Дорри, ты же знаешь, что он за человек! Ты сама мне про него рассказывала — про его высокоморальные взгляды. Твоя мать оступилась только единожды, он узнал об этом восемь лет спустя и развелся с ней, не заботясь о том, что это значит для тебя и твоих сестер, не заботясь о том, что у твоей матери слабое здоровье. Так как, по-твоему, он обойдется с тобой? Он забудет о твоем существовании. Ты не получишь от него ни цента.
— Ну и пускай. Мне все равно.
— А мне не все равно, Дорри. — Он опять стал нежно гладить ее по спине. — И не потому, что это заденет меня. Отнюдь! Я думаю о тебе. Что нас ждет? Нам обоим придется уйти из университета: тебе — чтобы заботиться о ребенке, мне — чтобы зарабатывать нам на жизнь. А что я умею делать? Таких, как я, окончивших два курса университета, но не получивших диплома, пруд пруди. Кем я могу работать? Продавцом? Или смазчиком на текстильной фабрике?
— Какая разница!
— Очень большая. Ты даже не представляешь себе, что это значит. Тебе только девятнадцать лет, и ты всю жизнь прожила не заботясь о деньгах. Ты не знаешь, что такое не иметь денег. А я знаю. Через год мы будем готовы перегрызть друг другу глотки.
— Нет… нет… ничего подобного!
— Ну хорошо, мы любим друг друга и ссориться не будем. Ну и как мы будем жить? Снимать комнатенку с бумажными занавесками? Есть спагетти семь раз в неделю? Если я увижу, что тебя до этого довел… — Он на мгновение умолк, потом закончил приглушенным голосом: — Я застрахую свою жизнь и брошусь под грузовик.
Она опять разрыдалась.
Он закрыл глаза и заговорил мечтательным голосом, словно рассказывая красивую, наводящую сон сказку:
— А я так хорошо все продумал. Летом я приехал бы в Нью-Йорк, и ты познакомила бы меня с отцом. Я постарался бы ему понравиться. Ты бы меня предупредила, чем он интересуется, что любит, а чего не любит… — Он осекся, затем продолжал: — А после окончания университета мы бы поженились. Или даже этим летом. В сентябре вернулись бы в Стоддард, чтобы закончить последние два курса. Сняли бы небольшую квартирку недалеко от колледжа…
Она подняла голову с его груди:
— К чему это все? Зачем ты это говоришь?
— Я хочу, чтобы ты поняла, как все могло бы быть прекрасно.
— Я понимаю. Неужели ты думаешь, что не понимаю. — Ее голос опять сорвался. — Но я беременна. Уже на втором месяце. — Наступила тишина, словно какие-то невидимые моторы прекратили работать. — Ты что, пытаешься выкрутиться? Сбежать от меня? Ты это задумал?
— Ну что ты, Дорри, вовсе нет! — Он схватил ее за плечи и притянул ее лицо к своему. — У меня и в мыслях этого нет!
— Тогда зачем ты мне все это говоришь? У нас нет выбора. Мы должны пожениться.
— У нас есть выбор, Дорри.
Он почувствовал, что она точно окаменела и испуганно прошептала:
— Нет! — и замотала головой.
— Послушай, Дорри, — умоляюще заговорил он, стискивая ей плечи. — Я не предлагаю тебе операцию. Ничего подобного. — Он взял ее за подбородок, крепко сжал пальцы и заставил держать голову неподвижно. Подождав, пока у нее успокоится дыхание, продолжил: — Послушай! У нас в колледже есть один парень. Его зовут Герми Годсен. Его отец держит в городе аптеку. Герми иногда продает то, что так просто не купишь. Он мог бы достать нам пилюли.
Он отпустил ее подбородок. Она молчала.
— Ну пойми же, детка! Надо попробовать. От этого так много зависит.
— Пилюли… — растерянно повторила она, словно никогда не слышала этого слова.
