болезни отличается и главное, скорость течения! Ох уж этот кассир Абрамов, не на своём он месте. Да и сам тоже хорош, поддался на уговор, побоялся потерять место.
Бросив последний взгляд на Хасанова, сидящего среди кучи трупов, Ким направился к санитарной команде. Его ждал карантин, а это значит, море свободного времени, что очень кстати, ведь у него появилась очень перспективная мысль.
Глава 48
Загремели мощные запоры, в смотровое окошко заглянул охранник в чёрной балаклаве.
— Заключенный, встать! — сталь в голосе выдавала лёгкого петуха.
— А пошёл ты! — грубо ответил заключённый.
Охранник нисколько не оскорбился, привык за годы и бить этого зэка бесполезно, а то и опасно для здоровья, выкинуть может что угодно.
Сам зэк, лениво сидящий на одинокой шконке, наблюдал за нестандартной ситуацией. К нему явно кто-то пришёл, иначе бы вертухай как глянул, так и закрыл окошко. А тут даже дверь стал открывать.
— Батюшка, я вас предупредил! — авторитетно выдал вертухай, отходя в сторону.
— Ступай сынок, позднее позову.
На пороге появился бородатый старик в рясе, на шее золочёный крест. Ясный взор голубых глаз, говорил о глубокой вере. Дверь с лязгом захлопнулась.
— Совсем святоши припухли, Хасана уже не боятся, — зэк не стал подниматься, так и сидел себе в ногтях ковырялся, вроде как чистит.
— Я уже своё отбоялся, сынок, — характерно выдающееся «О» в его речи, добавляло особого колорита. — Отец Михаил я, поговорить пришёл!
Зэк усмехнулся, поднял взгляд.
— На войне что ль был, дедуля? Отбоялся он…
— И там был и в местах похуже приходилось побывать, так что понты подальше припрячь, себя настоящего на свет белый выстави, Артур!
Зэк рассмеялся, да так громко, что вертухай на той стороне загремел окошком.
— Исповедь что ли, батюшка?
— Да хоть бы и так! Тебя это сильно волнует? — Отец Михаил подошёл ближе.
— Не особо, — ответил, подвинулся. Священник присел, не спуская с него глаз. — Чаю не предложу, извини.
Принизывающий насквозь взгляд, зэка нисколько не смущал, а даже понравился, была в нём некая сила, вызывающая уважение. Этот кремень, по-пустому трепаться не будет!
— Жалеешь о чём-то? Земная жизнь, она ведь быстрая, оглянуться не успеешь, уже старик дряхлый!
— Я, батюшка, на свободе не часто бываю, не о чем вроде жалеть!
— Вот только не надо мне чепуху нести! Ты ж не из тех, что с дивана подняться не могут, треплются только, да о бестолковом размышляют!
Хасан опять рассмеялся.
— Нет, я скорее по старушкам, да с топориком!
— И здесь не лги, тех старушек ты не тронул, а то, что в аптеку с топором пришёл, это уже другой разговор! Не ходят так добрые люди!
— Нет батюшка, не прав ты, — Хасан посмотрел на глухо зарешёченное окно, ярко светящее солнце, посмотрело в ответ. — Я, можно сказать, другой жизни захотел, решил не похмеляться, вот и пошёл за аспирином… а там эти, кудахчут!
Священник помолчал, не желая продолжать эту тему и вернулся к первому вопросу:
— Всем нам приходится делать выбор, зачастую люди ищут легких путей и сворачивают не на ту дорожку, как ты!
— Откуда тебе знать, святоша? — Хасан недобро улыбнулся. — Никто не знает!
— А ты не озлобляйся, не враг я тебе, лучше расскажи!
Не долго Хасан думал, видимо пришло время исповедаться.
— Лет тридцать назад, умер мой отец. Плохо умирал. Болезнь, прежде чем убить, съела почти всё. Остался я на попечении, дяди и тёти… Всё вроде хорошо было, но мне всё равно не нравилось, злоба какая-то на мир появилась. Что сказать глупый пи…молокосос! Двенадцать, тринадцать тогда было, точно не помню. Стал гулять допоздна, друзья быстро нашлись, приблатнённые… пьянки, драки, потекла моя жизнь по накатанной. Так бы и слилась, дядя вовремя за шкирку схватил.
— Лупил?
— Нет! Люди они интеллигентные были, воспитанные. Брат моего отца поступил по-другому! Даже сейчас, я не могу забыть этот запах… Он работал патологоанатомом, последний врач, что знает всё!
Отец Михаил кивнул, Хасан продолжил:
— Взял он меня с собой на работу, показывал, рассказывал, трупы резал, да с поучениями, а я смотрел, да блевал.
— Что ж не убежал-то?
— Стрёмно батюшка, у меня тогда понятия были, сбежал — значит слабак! А я не слабак!
Мудрый прищур голубых глаз, батюшка вновь кивнул.
— Так продолжалось несколько недель, после школы в морг, потом вместе домой. Я уже привык и помогал; резал, взвешивал, в общем много что о людях узнал и о их болезнях. Потом, о дядиных экспериментах узнала тётя. Скандал, чуть ли не до развода, но слава Богу, утряслось всё… А главное, та компашка блотарей, отшилась сама по себе. Я стал прежним, не смог больше с ними дружить, воняло от них чем-то…
— У тебя хороший дядя, прекрасный родитель…
— Был… как и тётя. Убили их при ограблении, год спустя. Я тогда в школе находился на субботнике, а тут пожарные, скорая мимо проносятся, не хорошо на сердце стало. Побежал домой, а наша двухэтажка полыхает. Уже потом, когда меня в интернат определили, пришёл наш участковый и спросил, хочу ли я, на суде присутствовать? Как выяснилось. В окно к нам, забрались два отморозка. Моих родных в расход. Над тётей прежде поглумились, уроды! Взяли что хотели и чтоб следы замести, пожар устроили.
Хасан помолчал, утирая влагу с глаз, шевеля желваками продолжил:
— На суд я пошёл. Увидел этих тварей… не было в их глазах, ни капли раскаянья. Одному дали двенадцать, а другому, по каким-то смягчающим обстоятельствам, десять.
— Правосудие восторжествовало⁉ Или…
— Какие могут быть смягчающие⁈ — Хасан поднял звериный взгляд. — Для меня, приговор слабоват… И сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю его слишком мягким!
— Что же было дальше?
— Интернат не зона, можно и сбежать, что я и делал по вечерам, вычислял того судью; где живёт, привычки. В нужный день, я приготовил коктейль Молотова и швырнул его под ноги мягкому судье… хорошо занялся, но выжил. Получил инвалидность и больше по профилю не работал. А я, попал на малолетку!
— Считаешь это разумным? Человека покалечил!
— А не надо смягчаться перед уродами! — вновь огонь в глазах. — И сейчас бы сделал то же самое… К тому же, я достиг следующей цели… — малолетка. В пятнадцатый год, на взрослую зону никак!
Громыхнуло, открылось окошко, вертухай внимательно осмотрел сидельца и гостя.
— Свали, чепушило! Дай людям поговорить! — Хасан, оставался Хасаном.
Тот не стал стращать как обычно, глянул в крайний раз на священника и закрыл окошко.
— По началу было тяжко, я ж домашний, а там волки сплошь! Но ничего, притёрся… одного до полусмерти избил, другому ухо оторвал, вертухаям тоже перепало. Блотари меня к себе подтянули, у тех жизнь ещё хуже. От своих законов отступать нельзя, за что и
