эту мощь, что уж говорить про длинноносую Шнырову. Она обнаружила Дрондину в мешках, и как бы невзначай приблизилась к комбикормовому углу. Дрондина замерла, затаила дыхание. Шнырова остановилась, покручивая между пальцами удочкино колено и насвистывая, я прятался за рубероидами, я все видел.
Шнырова свистела летнюю песенку, изображая беспечность, затем резко замолчала, и, коварно ухмыльнувшись, несколько раз ткнула пырялкой в рогожу.
Дрондина закричала и вскочила.
– Постучи ежом в ворота, забодаем бегемота! – захохотала Шнырова.
– Зачем три раза ткнула?! Нарочно?!
Дрондина погналась за Шныровой. Тогда они, случалось, общались и вне водного перемирия.
Я сам их догнал, предложил им успокоиться, и продолжить играть, но они уже рассорились и разошлись по домам. Да, это я про пестер все. Пестер пах прошлогодним бором, на дне болтался грибной нож с костяной рукояткой, удачливый, старинный, из тракторного клапана. И две маленькие корзинки.
Я надел пестер, он был мне по плечу.
– Похож на лешего, – сказала Дрондина.
У Дрондиной тоже имелся грибной ножик, сделанный из обломка старого серпа. Как коготь, лучший нож для груздей и рыжиков, выковыривать их из-под листвы и травы так удобнее всего.
– Похожа на кикимору, – сказал я.
– Шнырова похожа на кикимору. Пойдем, Васькин, рыжики пропадают. Опушка трещит.
Мы перешли улицу Волкова, перешли холм и спустились к лесу, на опушку. Чистый сосновый лес, заросший мелкой белесой травой, стелившейся по земле. Рыжиковое место. Рыжики редко растут, не каждый год, а если рост, то часто червивые, так чтобы и рост, и без червей редко.
Опушка по договоренности поделена на три лоскута, наш посередине, шныровский и дрондинский по сторонам. Потому что рыжики можно и самим есть, и продавать. Но теперь Шныровых нет, и рыжики можно не делить. То есть, на троих, на двоих, на нас с Дрондиной.
– Мама говорит, что этот год совсем дуровой.
– В каком смысле?
– Все растет.
Дрондина покрутила руками. Мы продвинулись вдоль опушки.
– У нас на огороде вырос топинамбур, представляешь?
– И что? Топинамбуры давно у всех растут.
– Ну да, – согласилась Дрондина. – Растут. Но мы никогда топинамбуров не сажали. А он вымахал. Как?
– Ветром занесло, наверное, – предположил я. – Или птицами.
Дрондина пожала плечами. Она ворошила дубинкой траву, я за ней. Подумал — не дернуть ли Дрондину за косички, но не стал, грибы нашел.
– Ты в курсе, что рыжики вымирают? – спросил я.
– Все вымирает. А потом наоборот. Периоды вымирания чередуются с периодами рассвета.
Дрондина подняла грибной пласт, штук двадцать разного калибра. Срезала три штуки, забросила в корзинку. Я стал выкручивать. Я выкручиватель, я сначала выкручиваю, затем пеньки обрезаю, а Дрондина наоборот, режет сразу.
– У нас тут, между прочим, самые сладкие рыжики в России, – сказал я. – Проводили анализы, и выяснилось, что в них высокое содержание сахара. И рыжиковой кислоты. Они очень полезны для организма.
Это я соврал, но на правду, кстати, похоже, рыжики у нас сладкие.
– Всем плевать на рыжики, – сказала Дрондина.
– Знаешь, можно организовать грибное сафари, – сказал я. – Гости приезжают, а мы их водим по грибы, вот тут рыжики, вот грузди, вот маслята…
– Я подосиновики больше люблю.
Дрондина подняла следующий куст. Рыжиков было много, собирай хоть двумя руками.
– Моховики – их моя мама отлично маринует. Белых полно, я где сморчки растут знаю, если что. Их можно собирать, жарить… А жить гостям можно в старом доме, где раньше Коневы жили…
– Ерунда.
Дрондина срезала грибы.
– Что?
– Да ерунда все это…
Дрондина резала грибы, но не собирала, оставляла в траве. Приходилось мне собирать.
– Ерунда.
– Почему ерунда? Если толком все придумать…
– Никому ничего не надо, – Дрондина рубила рыжики. – Кому нужны грибы, кому нужен дуб Пушкина, колокол – и тот никому не нужен…
– Хватит грибы портить, – попросил я.
Дрондина остановилась, огляделась.
– Мне папка рассказывал… Про Лог. Что когда приходит туман – открываются короткие пути… Разные…
– Куда? – спросил я.
– Да хоть куда. Короткие. Ты едешь в Никольское, там вроде тридцать километров по прямой, но на самом деле можно за двадцать. Но можешь и не приехать…
– То есть?
– Иногда это другие дороги… Мой папка тут однажды так заблудился… Слушай, ты сам ведь терялся, кажется?
– Не помню. Грибы отличные. Ты чего не собираешь?
– Я собираю во все руки.
Дрондина срезала несколько рыжиков.
Грибы были маленькие, крепкие и все до одного годные, без червоточинки. И много. Мы с Дрондиной набирали маленькие корзинки и высыпали их в пестер, он быстро тяжелел, дно промокло, и в щели между берестой просачивался рыжиковый сок.
– Грибы что надо. А Шныриха телефон не оставила? – спросила Дрондина.
– Нет. А зачем тебе?
– Да мне даром не нужен, я думала, тебе оставила.
– Нет.
Дрондина повертела на пальце большой гриб, сломала его пополам.
– Сама виновата, – буркнула она. – Чего всегда вела себя как дура?
– Не знаю… Домой?
– Да, пойдем.
Я закинул за спину пестер, и мы двинулись обратно. Вышли из леса, потянулись в холм.
– Она всегда вредная была, – Дрондина размахивала ножом. – Еще с первого класса. Она тогда у меня украла закладку… Уехала – и барабан на шею.
– Да ладно, – сказал я. – Сейчас не проблема человека найти, Сашка наверняка в ВКонтакте зарегистрируется.
– Ты что, с ней общаться собираешься?
– Да нет… Просто я сейчас подумал, что можно группу создать. Группу Туманного Лога. Найти всех, кто здесь жил когда-то, узнать…
Мы остановились под яблоней. Дичок, рядом с тропкой, китайка, красные яблочки, но кислые, хорошо в компот подходят. И цветут красиво. Я сорвал, откусил. Неожиданно оказалось, что яблоко сладкое, без обычной противной китайской горечи.
– Вкусное, – я сорвал яблоко, протянул Дрондиной.
– Не, не хочу.
Дрондина опять достала ножик и принялась задумчиво рубить яблоки на ветках.
– Знаешь, я смотрел в Никольском в офисе – скоро за Сунжей вышку поставят, Интернет нормальный будет…
– Я не буду в группе участвовать, – предупредила Дрондина.
– Почему?
– Туда Шнырица сразу понабежит, а мне ее и здесь хватило. А потом…
Дрондина вдруг стала смотреть в сторону лесной опушки, так что я тоже туда посмотрел.
Никого.
– Что?
Дрондина
