Маришка велела Несси высушить мне волосы и хорошенько расчесать, а сама стала выбирать мне платье на суд. Их было много.
— Откуда эта одежда?
— О, да какая разница! Наслаждайтесь, барышня!
— Мариш, давай договоримся: барышня я только на людях.
— Хорошо. Что думаешь об этом? — она показала на одно из платьев.
Я пожала плечами. Такие дорогие и не практичные вещи я давно не носила, даже боязно надевать. Тем более вон они какие красивые… Не будут они на мне, костлявой, сидеть.
Но у Маришки было на это собственное мнение. Она вошла в свое собственное состояние просветления, осмотрела полочки с чулками, нижним бельем, плащами, и резко сказала:
— Нет! Сегодня ты должна быть такой, чтобы все поняли — эта девка опасна! Так что жди, ъя принесу, что нужно.
Девушка бросилась к двери, а я посмотрела на Несси обреченно.
— Может, сбежать, пока не поздно?
— Не бойся! — тут же улыбнулась Несси.
Я боялась, что Маришка сделает из меня что-то такое, что я покажусь всем артисткой вроде Тоя Ильмонга, для которой всего важнее эпатаж, или барышней-цветочком. Но подруга не подвела. Она одела меня в черные брюки и рубашку приглушенного цвета эо, и предложила жилетку в традиционном дарнском стиле, черную, но с интересным узором, плюс ботинки на каблуке.
Волосы мои Маришка собрала в высокий хвост, макияж наложила сдержанный, но с умело расставленными акцентами на глазах и скулах.
Увидев себя такой, я даже к зеркалу прикоснулась, проверяя — я ли? Неужели у меня такие яркие глаза, а кожа сияет? Я никогда не считала себя красавицей, с моими-то тонкими губами, острым лицом и подбородком, но сейчас, глядя на свое отражение, испытала восторг.
Вот такое лицо мне нравится. Такой хочется быть. Я покачала головой, и улыбнулась восхищенно.
— Марина, я говорила, что ты мастер?
Черноволосая кудесница посмотрела на меня довольными глазами творца.
Когда я вышла из кара у здания, где раньше заседал совет светлейших, приближенных к владетелю, все взгляды обратились на меня. В окружении центаврианской охраны и Ючи я прошла к зданию, чувствуя, как множество любопытных взглядов шарят по моей спине, волосам, ногам.
Конечно, смотрели на меня не потому, что я выглядела так уж «круто», выражаясь словами Маришки. Дело в том, что я стала героиней последних дней и участвовала в поединке против предателей.
Меня повели к помещению, где находился владетель и его приближенные. Чем ближе я подходила к альбиносу, тем быстрее билось мое сердце. У самой двери захотелось сбежать, я даже остановилась и в сторону дернулась… но двери раскрыли, и мне пришлось войти.
Той Ильмонг вдохновенно вещал что-то про Союз, Ветров молчал — он умел абстрагироваться от болтовни, а владетель стоял у окна.
— Прибыла госпожа Жарковская! — зачем-то объявил Ючи, и мне захотелось от души треснуть ему по лбу.
Троица удивительных мужчин повернулась ко мне.
Я вспотела сразу, как только встретилась с владетелем взглядом. Что-то в нем изменилось, но я приглядываться не стала, и перевела взгляд на Ильмонга (артист надел шапку, скрывая лысину) и на Ветрова. Аркадий был в полном порядке. У-у-у-ф-ф. Хоть я и знала, что в той заварушке он уцелел, все же помнила, как его сильно потрепало.
— Блага, господа.
Первым среагировал Той Ильмонг. Он быстро оглядел меня своими огромными круглыми глазами и присвистнул:
— Суда-а-а-арыня! Поражен-сражен. Ваши ноги просто космос. Где вы их прятали раньше?
— Да ты вся — космос, — сказал Ветров, подходя. Взяв меня за руку, землянин поцеловал ее. Я улыбнулась, потому что Аркадию невозможно не улыбнуться, особенно когда он такой серьезный. — Я не забуду, как ты меня спасала.
— Ах, какой момент! — воскликнул Той и обнял нас за плечи. — Суровый землянин неумело признается ангорской барышне в чувствах! Не думал, что доживу до такого момента!
— Ильмонг! — рявкнул Аркадий. Той отскочил в сторону, не переставая торжествующе смотреть на землянина: «Ну, я же прав? Ты же влюблен?»
— Мальчишки, — покачал головой Гоин, до этого сохранявший молчание.
Он был весь в черном, как и всегда, и волосы собрал в низкий хвост — как всегда. Но аура его обзавелась множеством оттенков, энергетика перестала вызывать ассоциации с холодом. Вместе с неуязвимостью Малейв избавился и от своего ледяного панциря. Он изменился.
И я изменилась. Ушли горечь и обида на несправедливый и порой очень жестокий мир, которые вместе с приступами не давали мне покоя.
— Поздравляю вас, Регина. Отныне с вами не рискнет связаться ни один психокинетик в здравом уме. Вы своего противника сожгли дотла. И не только его. Вам стоит посмотреть, что стало с лесом в том месте, куда было направлено ваше эо.
— Спасибо, светлейший, — довольно прохладно сказала я. Что он говорит? Разве мне так важно знать, что я сожгла противника? Лучше бы он сказал, что думает о моем внешнем виде.
— Рад, что вы хорошо себя чувствуете. На сегодня у нас запланировано много интересного, и я хотел бы, чтобы вы присутствовали. Я не сторонник устаревших традиций, но проведу открытое слушание. Будут судиться оставшиеся в живых предатели.
— Вот как.
— Пора уже заняться по-настоящему важными вещами, — безэмоционально, тоном чопорного цента проговорил он и обратился к остальным: — Элайза приехала? Если так, можем начинать.
Мужчины тронулись к выходу, и владетель также направился к дверям. Испытывая горчайшее разочарование после такой встречи и куцего разговора, я замедлилась. Не уйти ли? Зачем мне это суд?
Тьфу! Чтоб я еще р…
Альбинос остановился так резко, что я врезалась в его спину. Развернувшись, он поддержал меня за руку и переплел свои пальцы с моими. От неожиданного прикосновения мое сердце пропустило удар, а потом провалилось куда-то вниз, в живот, и там уже забилось втрое быстрее.
— Вы прекрасно выглядите, — проговорил Малейв несвойственным ему теплым голосом. — Но даже в платьишке горничной вы не выглядели жалко, в вас всегда была видна высокая порода. Не удивляйтесь моим словам. Девка, имиджу которой вы так усердно подражали, убежала бы, когда стало опасно, и не стала бы защищать Ветрова. Вы — светлейшая.
Сказав это, Гоин поцеловал меня.
Не таких слов я ждала. и не поцелуя в щеку.
Суд всем дался тяжело. Жители Дарна, привыкшие считать Гоина одушевленным мешком с деньгами, который не считается с нашими традициями, пораженно принимали правду. Оказывается, альбинос-центаврианин — психокинетик, и настолько сильный, что смог отразить атаку светлейших.
Сами светлейшие вели себя по-разному. Предатели, которые остались в живых, сохраняли напыщенное молчание, всем своим видом показывая, как презирают Гоина и тех, кто за него, или, наоборот, активно защищали себя. Но больше всего говорили родные и друзьях предателей, а также приглашенные светлейшие из других владений. О, как красиво они защищали своих! Какие пафосные слова говорили! Но запасы словесных красот быстро закончились, и начались простые, понятные простым мужикам и бабам оскорбления.
